Машина пробуждения

случив­шееся с того момента, как он проснулся в Ля Джокондетт, казалось теперь просто скверным сном. Леди, умопомрачи­тельное путешествие с Марвином, горечь предательства, эср, лич, труп Марвина, скатывающийся в бездну, — чем еще все это могло быть, как не обрывочными воспоминаниями о ду­рацком сне? И только одно указывало, что все это произошло взаправду: он был гол, а его спина представляла собой крова­вое месиво.

И болела она просто адски. Удивительно, что он до сих пор не кричал и не отрубился. Шок, сепсис — ему очень скоро по­надобится уйма обезболивающих и антибиотиков, иначе он рискует распрощаться со своей головой и пупком раз и на­всегда.

Когда они подошли к следующему перекрестку, предлагав­шему хоть какой-то выбор направления, стало очевидным, что их невидимый навигатор еще не успел закончить с нанесением указателя верного пути, — только на верхних этажах приземи­стого квадратного здания виднелись следы красной краски. А затем крошечная фигурка на страховочном канате спрыгну­ла с крыши дома и промчалась по дуге вдоль кирпичной стены. Никсон.

Неребенок смеялся, отталкиваясь ногами и расплескивая налитую в ведро краску. Канат был надежно закреплен на кры­ше, позволяя Никсону раскачиваться маятником и рисовать таким образом вторую ленту. Он что-то воскликнул, увидев появившихся на перекрестке гостей, и стал торопливо спус­каться, а затем спрыгнул и, широко расставив руки при при­землении, изогнулся в изящном поклоне.

— Ольга Корбут[32] научила меня всегда приземляться на ноги, — заявил неребенок, — но никогда прежде я не находил применения этому умению. Не могу не заметить, что вы, ребя­та, появились довольно рано, да еще и живыми.

Эшер, Купер и Сесстри, слишком уставшие, чтобы говорить, молча уставились на немальчика. Зато Никсон не умолкал, обходя вокруг них и оценивающе разглядывая:

— Хорошо хоть тут повсюду разбросана необходимая эки­пировка, чтобы лазать по стенам. Это сильно облегчило мне работу.

— Тебя послала Алуэтт? — спросила Сесстри, собравшись с силами и испытывая облегчение от того, что хоть кто-то смо­жет ответить на ее вопросы.

— Просила меня устранить допущенную раньше путаницу.

— Миленько, — в унисон пробормотали Эшер и Сесстри, но тут Никсон наконец увидел спину Купера.

— Эй, ты, Синемаскоп, — нахмурился немальчик, глядя на Эшера и упирая кулачки в бока. — Опять взялся обижать тех, кто младше?

Тот не ответил.

Тогда Никсон продолжил:

— Так уж вышло, что я был несколько... кхм... небрежен в своей работе. Видите ли, пташка, нанявшая меня, заплатила, чтобы я передал это тебе, Купер. Но, похоже, поручение совсем вылетело у меня из головы со всеми этими драками, жутью и прочей неведомой хренью. — Немальчик протянул Куперу кусок красной ленты. Когда тот даже не пошевелился, Никсон поскреб шею под волосами и скорчил смущенную гримасу. — Он... это... в порядке? Предполагалось, что он возьмет ленту. Я не смогу уйти, пока эта чертова...

Эшер выхватил у него ленту и всунул ее в руку Купера. Никсон кивнул, соглашаясь с тем, что теперь его работа вы­полнена, а затем испуганно вскрикнул, когда его, Сесстри и Купера вдруг втянуло в возникший в воздухе вихрь искрив­ленного пространства. Когда они исчезли в облаке кружащих красных лент, Эшер остался в одиночестве посреди безлюдных развалин.

И, учитывая настроение, в котором пребывал сейчас серый человек, его это более чем устраивало.

Казалось, все вокруг каким-то образом изменилось, когда над горизонтом поднялась планета. Они все почувствовали это, даже Нини поежилась в своей вечной полудреме на ку­шетке, пытаясь найти хотя бы пятнышко недрожащего света. Лизхен всплеснула руками, подгоняя слуг, казавшихся еще более встревоженными, чем она сама; они принесли и тут же унесли пирог, а потом вернули его вновь, уже разрезанным на ломтики, но только затем, чтобы вновь забрать и нормально охладить; заварка в принесенных чайничках была сочтена слишком старой, а жареная рыба была отклонена как яство, не подобающее случаю.

— Я знаю, что время обеденное, — взъярилась Лизхен на служанку с голубиными лапами, — но это чаепитие. Неужели вы обедаете во время чаепития? Разумеется, нет, не так ли? Потому что это было бы просто смешно. Пошла вон!

— Спасибо, Крелла, — сказала Пурити уходившей девушке, прежде чем с улыбкой повернуться к Лизхен. — Уверена, она старается угодить изо всех сил. В конце концов, такую при­слугу, пытающуюся вникнуть во все детали, как Крелла, труд­но найти.

Лизхен ответила нервной улыбкой.

Нини чуть наклонилась к приятельнице и прикрыла губы ладонью, но шепот все равно получился громким:

— Пурити, это же была Нарви. А Крелла — гувернантка и не работает на семью Лизхен уже года три.

— Ой! — произнесла Клу. — Как глупо с моей стороны!

— К черту Креллу и это глупое чаепитие! — пробормотала себе под нос Ноно.

Лизхен в недоумении посмотрела на нее, и Нини подняла ладонь, призывая всех к спокойствию.

— Ох, Лизхен, — растягивая слова, произнесла она, — не будь слишком сурова к Ноно. Хотя, может, у вас, Братислав, так заведено. Как там говорят: каков отец, такова и дочь, да?

Ноно вдруг резко вскочила, сжимая ручку своего зонтика. Взглядом, который она метнула на сестру, казалось, можно резать стекло.

«Это еще что такое?» — удивилась Пурити, распрямляясь. Она постаралась сделать так, чтобы ее лицо ничего не выра­жало.

— Лизхен, — размеренно произнесла Ноно, глядя на Нини, — быть может, обед — не самая плохая мысль. Скажем, сочная жирная пташка, запеченная живьем.

Нини сощурила глаза, и без того вечно полуприкрытые тяжелыми веками.

— Даже не знаю. Мне кажется, еще довольно рано... — Тут до Лизхен вдруг дошел смысл сказанного. — Постой, что ты там сказала о моем папочке?

Пурити затаила дыхание, не зная, восхищаться ей переме­нами, что теперь уж точно произойдут, или страшиться того, какое обличье они примут. Но дух разворачивающаяся сцена определенно захватывала.

С губ Нини сорвался сухой смешок.

— Прости, Лизхен. Ноно несколько последних месяцев тра­халась с твоим папашей.

«Ну и ну!»

Лизхен открыла было рот, собираясь что-то сказать,