Лолли подняла руку, выставляя ее напоказ, будто трофей. Обрубок мизинца Купера дернулся, почувствовав близость недостающей части, спрятанной где-то... внутри тела Лалловё.
— Это же, мать его, отвратительно! — заявил толстяк.
«Я знаю, что ты такое, Лолли, и это ужасно», — швырнул он мысленное обвинение, обращая его в пощечину, придавая своему презрению увесистости за счет шаманических сил, и был вознагражден, увидев, как маркиза широко распахивает глаза и, глядя на него, трясет головой. Во всяком случае, связавший их волшебный зов работал в обе стороны. И, раз уж она таскала в себе частичку его тела, Купер будет преследовать ее до самого конца всех миров. Что, впрочем, как он предполагал, должно было случиться в довольно-таки скором времени.
— Поверь мне, Купер, я вовсе не та, кого тебе следует бояться, — произнесла Лалловё с ехидной, порочной улыбкой.
— Я уже успел пообщаться с небесными владыками, если ты об этом.
Купер напряг свои шаманические мускулы, готовясь к любым неожиданностям, — теперь он обладал довольно серьезной огневой мощью, ну или хотя бы точно мог за себя постоять.
Альмондина покачала головой:
— Заблуждаешься. Дело в нашей матери. Сюда, сладенький, идет Цикатрикс. — Она наклонилась и провела двумя пальцами по ихору, стекавшему с портала на пол. Когда фея подняла руку, та была будто бы вымазана краской цвета полуночного зимнего леса. — Это ее жизненные соки текут по начищенным полам вашей машины Смерти. Мать идет и несет с собой вашу гибель.
Пурити судорожно всхлипнула — это лич обхватил ее костлявыми руками, и девушка, побледнев, безвольно поникла. Умертвив носило золотой теннисный браслет и солнцезащитные очки, стекла которых, впрочем, не могли до конца скрыть свечение тлевших на месте его глаз желтовато-зеленых углей. Еще один приземлился рядом с Купером, пощелкивая языком, или что там у этой нежити было вместо языка. Лапа скелета легла на плечо американца, и тот тоже почувствовал, как его сковывает притупляющий чувства холод.
Одна только Сесстри продолжала сопротивляться — она застыла в боевой стойке напротив своих сестер и вдруг, выхватив из сумки книгу Чезмаруль, начала с маниакальной быстротой перелистывать страницы.
— Черт, черт, черт! — словно мантру, бубнила она, понятия не имея, чем ей могут помочь «Погодные ритмы города» мисс Мессершмидт в условиях, когда тебя со всех сторон обступает облаченная в черные одеяния злобная нежить.
Потом Сесстри начала цитировать параграф о правах на воздушное пространство и праве дышать:
— Согласно... согласно княжескому декрету все права, касающиеся вопросов строительства, дыхания и полетов, а также... все проистекающие из них... могут быть отозваны...
Она мгновенно умолкла, увидев, как в зал вбегает раскрасневшийся и запыхавшийся после стремительного подъема по тысяче ступеней Никсон. При виде его губы Сесстри тронула легкая улыбка. А когда следом вломился израненный и окровавленный Эшер, улыбка стала ликующей.
Альмондина отделилась от Лалловё и без лишних слов устремилась к Сесстри с убийственным выражением на прежде безучастном лице. Куперу не требовалось использовать свое особое чутье, чтобы понять, что сейчас произойдет, да и Никсон, чьи глаза испуганно распахнулись, тоже это видел.
Альмондина хлестнула рукой и схватила Сесстри за горло, оторвав от пола на высоту своего пояса. Замахнувшись второй рукой, она приготовилась размозжить сестре череп.
— Полагаю, с тобой пора кончать, Сисси. Из серой шкуры твоего любовничка я пошью себе плащ на коронацию, а затем порадую сердца своих Диких Охотников повестью о падении последнего из эср. А из черепа его дочурки выйдет отличная корона. Волшебное пламя пожрет вашу плоть, не тронув костей, чтобы те присоединились к моим добывавшимся многие тысячи лет боевым трофеям. — Она одарила Сесстри холодной улыбкой. — А тебя, Сисси, просто забудут. Так же, как о тебе забыли отец и наша мать.
Задыхаясь, Сесстри отчаянно захрипела и безуспешно потянулась к своим ножам. Книга Мессершмидт упала на пол.
— Эй, куколка! — крикнул Никсон, бросаясь к женщинам и вытягивая на бегу собственное оружие — кинжал, который он отобрал у Погребальной Девки. — А ну-ка отвали от моей розовой птички!
Альмондина отшвырнула немальчика, даже не взглянув в его сторону. Никсоном будто бы из пушки выстрелили — он не упал, пока не врезался в стену. Трофейный кинжал зазвенел по украшенному филигранью микросхем полу. Когда малыш поднялся, его рот, куда пришелся удар феи, представлял собой просто кровавое месиво. Востренький нос был сломан, передние зубы — выбиты, а вся грудь залита кровью. Никсон посмотрел на лежащие на полу крохотные костяные осколки, утер опустевший рот пухлой детской ручонкой, и глаза у него потемнели от гнева. Устремив взгляд на элегантное чудовище в куртке, неребенок бросился в бой.
— Никсон, стой! — закричал Купер. — Мелкий придурок! Но немальчик с криком прыгнул на удивленную фею.
— Получай, сестричка! — орал он, хватаясь за колени Альмондины; та сложилась пополам и повалилась назад — набранная Никсоном инерция увлекла их за край ямы. Когда они уже падали, тот ликующе воскликнул: — Никто не смеет бить нового Никсона!
Когда они с влажным шлепком упали на склон углубления, Никсон поспешил как можно дальше откатиться от смертоносной феи. С огромными, точно у коровы, глазами, Альмондина пыталась вскарабкаться по скользкой от маслянистой крови чаше, но не находила опоры. К тому моменту как она сползла к стоку, ее деревянные ногти пошли трещинами, и фея окончательно утратила самообладание. Она яростно завыла перед тем, как ее поглотила тьма.
— Ха! — победоносно засмеялся немальчик и с улыбкой откинулся на скользкую поверхность чаши, хотя гравитация и увлекала его к тому же самому черному провалу. За ним ждали сотни, если не тысячи футов падения к верной смерти в глубине пещер.
Благодаря малому весу Никсон соскальзывал медленнее, но все же неизбежно должен был провалиться в сток на дне. Он не пытался сопротивляться, а только усмехнулся Куперу и Сесстри.
— Я сделал это! Я хороший мальчик! — Он вскинул руки, складывая пальцы
