«Она моя мать, моя королева и мое проклятие. Она именует себя Цикатрикс, повелительницей шрамов, и она раздавит этот город, словно яйцо, едва поймет, что та сила, которая прежде наполняла зал из желтого металла, угасла и умерла».
Затем Лалловё Тьюи развернулась на пятках и бросилась наутек.
Сесстри опустилась на колени у края круглой ямы, где когда-то лежало богоподобное создание, пронзенное Ресницей, по капле отдававшее свою жизнь той машине, что позволяла смертным разных миров находить свой вечный покой. Машина, прерывающая цикл пробуждений.
Сесстри закрыла лицо руками, не зная, почему на самом деле плачет: из-за Никсона или же из-за всей той лжи, что наговорила перед гибелью Альмондина. Они врали ей, она знала это. Иначе и быть не могло. Сесстри и в самом деле не помнила своей матери, зато знала, что та была отважным воином, иноземкой и единственной из женщин, кого отец признал равной себе. Как она могла оказаться Цикатрикс — чудовищем, о котором ходят легенды, матерью мерзавки Лалловё Тьюи?
«Этого не может быть, просто не может. Боги, как же болит живот!»
Эшер взял Сесстри за запястья и поднял ее на ноги. На другой стороне зала сидела Прама, обхватив колени руками и раскачиваясь, — она почти не светилась.
— Она приближается, — умоляющим тоном произнес Купер, надеясь, что хоть кому-нибудь до его слов есть дело, но, похоже, услышала только Пурити.
— Можешь ее остановить? — спросила она, растирая замерзшие щеки.
Громкий всасывающий звук привлек внимание Купера к порталу, разрывавшемуся и растягивавшемуся дюйм за дюймом; акриловая кровь текла по бороздкам в полу. В узоре, образованном пересекающимися ветвящимися ручейками, чудилась странная татуировка, набитая фиолетовыми, синими и черными чернилами.
Внутри портала стали проявляться очертания стремящегося вырваться из него существа. Вначале они скорее напоминали схематичный, грубый набросок, но постепенно фигура проступала все отчетливее, и вот из портала высунулось лицо: женские глаза гневно взирали из-под хитинового громоздкого шлема, а над стальной пластиной, где полагалось находиться нижней челюсти, сверкали серебряные губы.
Сесстри всхлипнула от боли и едва не рухнула на пол, безвольно повиснув на руках у Эшера. Она судорожно прижимала руки к животу.
— Что такое? — полным беспокойства голосом спросил Эшер.
— Влагалищная магия, — ответил ему Купер. — Я побывал внутри Цикатрикс и знаю, что она уже не совсем женщина. Полагаю, эти ее усовершенствования потребовали частичной гистерэктомии. А еще мне кажется, что она использует теперь чрева своих дочерей, чтобы родиться в нашем мире. — Он сочувственно посмотрел на впавшую в оцепенение Сесстри. — Боюсь, все доказательства на лицо.
Цикатрикс выбиралась из пульсирующего эллипса головой вперед, завывая от натуги. Вскоре ей удалось протолкнуть по каналу и руки, а керамические изоляционные диски на плечах вышли из прохода с довольно громким хлопком; королева распахнула пасть, судорожно глотая воздух и протискиваясь в новый мир. Серебряные губы растягивались все шире и шире, пока все не увидели ее содрогающуюся в попытках дышать гортань.
Высокий рогатый шлем рвал края портала, наполняя пространство вокруг себя брызгами темной жидкости и электрическими разрядами. Одна ее рука была обнажена, а белая кожа на ней испещрена пересекающимися шрамами. На вторую была натянута длинная черная перчатка с прорезями для обсидиановых ногтей.
Полимеризированная королева фей поползла по полу зала. Лишь когда ее все еще человеческий торс полностью покинул портал, ей удалось заглянуть в золотую яму. И раздался звук, что сопровождает и рождение, и смерть, — королева закричала, осознав, что Альмондины больше нет.
Купер прижал ладони к ушам, его примеру последовали и Сесстри, и Пурити, царственные же особы с некоторым равнодушием наблюдали, как вопящая королева изливается в реальный мир.
Усиленные динамиками печальные крики длились слишком долго — искусственные легкие позволяли Цикатрикс куда более полно выразить ненависть и скорбь. То, что осталось от ее биологического лица, исказилось в театрально-неестественной гримасе, а по щекам покатились исходящие паром горячие слезы. Рыдания и боль скрыл смотровой щиток, опустившийся из-под увенчанного рогами черного шлема.
— Мое дитя! Моя наследница! — полурожденная Цикатрикс скорбно извивалась, забыв о собственной безопасности, и билась полутонной бронированной головой о металлический пол, пока сфера не зазвенела, подобно колоколу.
Куперу подумалось, что королева сейчас похожа на уродливую русалочку, чья нижняя часть принадлежала не рыбе, но морскому змею; шлем ее напоминал корону из коралла, слишком переросшего, чтобы быть красивым.
Полурожденная королева замолчала. Она поднялась и попятилась, опираясь на поливиниловый змеиный хвост, — все еще продолжавшие выбираться из портала, сегменты семенили на цепких паучьих лапках, — и оценивающе оглядела своих недругов. Эшера и Пурити она определенно не восприняла всерьез, Сесстри вообще не удостоила внимания, и даже Прама вызвала у нее лишь секундное любопытство, выразившееся в том, что при виде нее королева чуточку склонила голову набок. Но затем Цикатрикс заметила Купера, и во взгляде ее вспыхнула ненависть. По всей видимости, она узнала его, и призрачный палец американца задергался.
— Ты. — Королева протянула к его лицу обсидиановые когти, тонкие, словно черные шелковые ленты, и смертоносные, как клыки мамбы. — Ты Купер-Омфал, тот мальчишка, что залез в меня. Знаешь, что мы делаем с незваными гостями при Дворе Шрамов, человеческое дитя?
Смотровой щиток слегка приподнялся, приоткрывая нижнюю часть лица, и серебряные губы изогнулись в гримасе. С этими металлическими губами, с глазами, скрытыми полумесяцем черного пластика, затянутая в корсет, сотканный из арамидной нити, она казалась королевой космических пиратов из какого-нибудь попсового сериала, собирающейся уничтожить целый стадион зрителей при помощи фейерверков и нейротоксинов. Купер не мог не признать, что вид Цикатрикс внушает ему ужас.
Но, боялся он или нет, ему следовало что-нибудь предпринять. Купер глубоко вздохнул и выпустил на волю свой дар шамана — способность заглянуть за пределы мира, услышать звуки, скрытые под плотью. Он не знал, что ищет, но...
«Ну и хрен с ним!»
Словно дождевой червь, выползающий из мокрой земли, Цикатрикс протискивалась из одного мира в другой, и там, где ее тело находилось между ними, Купер мог ее ощущать. Ощущать и... если
