Машина пробуждения

в двойной знак победы, и соскользнул вниз.

Глава пятнадцатая

У нас в полевом госпитале было в ходу шуточное наблюде­ние: люди чаще всего рождаются во тьме, а умирают на рассвете.

Порой одно следует сразу за другим, и тогда день — сол­нечный или пасмурный — проходит под особенно помпезную музыку.

Такие дни насилуют миры, лишая их девственной противо­речивости и закладывая семена завтрашних благословенных печалей. В подобные утра я пою гимн, что сочится кровью между ног дочерей Запада, и мне вторят визгливые органы их обезумевших от войны сыновей.

Поэма плоти повторяет мои наставления, что всякий мо­мент тьмы или света суть чудо.

Уолт Уитмен. На барже по яркой реке

Тишина завладела миром на несколько долгих мгновений, после того как Никсон пожертвовал собой. Личам его судь­ба была безразлична, но их чернильные тени все равно не из­давали ни звука. Купер просто поверить не мог в то, чему сам только что стал свидетелем, и слезы, обжигавшие его глаза, казалось неподобающим проливать по такому мелкому пройдо­хе. Лалловё подошла к краю ямы и, посмотрев на зияющий на дне провал, оскалила зубы.

— Приятного тебе пробуждения, маленький немальчик. И спасибо, что убрал с доски мою соперницу. — Маркиза под­няла руку и помахала Сесстри. — Рада тебя видеть, маленькая сестренка. Добро пожаловать в нашу гребаную семью.

Сесстри вздрогнула, но ничего не ответила. От выражения ее лица стало бы холодно и айсбергу. Купер потянулся, чтобы взять ее за руку, но розоволосая женщина отпрянула, ни на мгновение не сводя взгляда с маркизы. Между сестрами слов­но бы проскакивали смертоносные электрические разряды. В стороне завыла Прама.

— Как я уже начала говорить, — голос Сесстри еще никогда не звучал настолько угрожающе; теперь она цитировала Мессершмидт по памяти, и ее сильные, плавные интонации заста­вили умолкнуть даже Лалловё, — согласно муниципальным законам, все права, касающиеся строительства, дыхания и по­летов, а также проистекающие из них, могут быть отчуждены правительственным декретом, влекущим за собой немедленное изгнание из Неоглашенграда и его окрестностей.

— И я издам этот указ, — произнес Эшер, устало становясь возле Сесстри.

Он ронял за собой капли молочно-белой крови, и два дым­чатых лича уже спустились к этому следу, жадно его касаясь. Неподалеку бледная, как античная статуя, Пурити повисла в руках своего мертвого пленителя.

Ничего не происходило.

Лалловё запрокинула голову и принялась хохотать, пока не выбилась из сил.

— Это что-то! Хромой нищий пытается выдать себя за Ффлэна Честного. Пять лет тому назад ты отрекся от престола, тупое ты дерьмо! — Маркиза махнула личам, кружившим над кровью Эшера. — Эй, ты, дохлая шваль, если тебе нравится твоя дочурка, мне кажется, стоило бы наконец проявить свои отцовские чувства!

— Нет! — закричала Сесстри, но было поздно — лич уже схватил ее. Насмешливый железный череп, все остальное — туман.

Купер думал, что Пурити уже мертва, но та вдруг подняла голову — при этом ее шея захрустела так, словно она и в самом деле была высеченной из известняка статуей; губы покрывала изморозь.

— Я, Пурити... — пыталась говорить она, хотя голос ее осип. Горло слишком замерзло, слишком пересохло, но де­вушка все равно нашла в себе силы продолжить. «Это то, чего от меня ждал бы Кайен». — Я, Пурити Чингиз Амптелле Гиацинт Клу, младшая из детей барона Эмиля Клу и потомок рода, состоящего в Круге Невоспетых, пользуясь прецеден­том Крайне Необычного Восстания Дам, ратифицированным Кардиганом Аккордом, провозглашаю себя леди-сенатором Круга Невоспетых. Присягаю на крови своего рода и законах, что буду достойно нести ношу леди-сенатора до самой своей смерти.

Под конец у нее совсем кончился воздух, но державший ее лич вдруг подался назад, когда Пурити сделала судорожный глубокий вдох и закричала:

— А теперь уносите свои кости с моего неба, вы, напыщен­ные жертвы моды!

Все личи, находившиеся в зале, как один, обратили на Пурити Клу взгляды своих горящих зеленым огнем глаз. И столь же синхронно начали испаряться облака черного дыма, состав­лявшие их тела. Начав с шипением возвращаться в небытие, личи в большинстве своем предпочли ретироваться. Но те не­сколько, что остались, стрелой устремились к Пурити, стряхи­вавшей с себя ледяную корку, покрывшую ее миниатюрное тело. В последний момент девушка предостерегающе подняла перед собой ладонь.

— Скажите, дохляки, вам известно, какие заклятия оберега­ют лордов и леди-сенаторов от физического вреда? — поинте­ресовалась Клу.

Судя по всему, ответ был «нет», но едва первый лич влетел в ее личное пространство, вокруг новоиспеченной леди замер­цал аквамариновый энергетический щит. Нежить, налетев на него, просто распалась и осыпалась на пол горсткой черной золы.

Еще два лича расшиблись о заклинание защиты, на которое Пурити только что предъявила законные права, назвав себя лидером человеческого правительства Неоглашенграда. По­следние личи визгливо закричали и поспешили удалиться.

Купер и был бы рад издать победоносный клич, вот только портал Цикатрикс начал сотрясаться в судорогах, сначала сжавшись, а затем расширившись еще сильнее. Сквозь него что-то медленно протискивалось. И это что-то обладало удли­ненной черной головой — рогатое, яйцевидное, скользкое от кислотной крови, с хвостом в целую милю и весьма злобное. Призрачный палец Купера запульсировал в три раза быст­рее — собственная кровь наполняла его, да и сердце Лалловё стучало сейчас, будто у боксера на ринге. До Купера донеслось многоголосое пение вивизисторов из тела Цикатрикс — мета­стазов, проникших в мозговое вещество, запястья, сердце, матку...

Ньюйоркец ощущал приближение ее многотонной туши и вновь поражался, насколько огромное чудовище смогло взрасти из семечка в образе стройной женщины. Королева фей была даже массивнее, чем первобытное создание, чей труп сейчас лежал на другом конце зала, зато была лишена внутрен­него света. Казалось, будто бы электричка из метрополитена отрастила черные когти и научилась дышать, создавая вокруг себя облако озона. Вдоль ее боков не светились крохотные солнышки — лишь питаемые энергией жизни светодиодные татуировки, передающие мысли обезумевших пикси, чьи голо­са Купер и без того уже слышал; существа, заточенные в вивизисторах, вопили, умоляя о смерти.

«ЗимыЗимыЗимы! ПодариНамЗимнююСмерть. ПодариНамВоздухИТьму. ЗимнююВоздушнуюСмерть. ИзвлекиИглыИзНашихСердецКупер-ОмфалИДайНамИстечьКровью!»

— Что она такое? — вслух спросил Купер у Лалловё.

Ей не требовалось открывать рта, чтобы ответить.