— А откуда мне, на хрен, знать? Как я вообще могу знать хоть что-нибудь? — выплюнул он ей в лицо — в прямом смысле выплюнул. — Я же придурок, помнишь?
Сесстри достало здравого смысла подавить припадок ярости, но в глазах ее не возникло ни намека ни на угрызения совести, ни на хотя бы симпатию. Она стерла со щеки капельки слюны.
— Эта скотина, — она ткнула в сторону Марвина, — уведет тебя к своей компашке, вместе с которой будет насиловать тебя до тех пор, пока ты собственное имя не забудешь, пока твоя душа не будет осквернена и принесена в дар его повелителям. Ты вспомнишь мои слова, когда тебе откусят губы и ты уже не сможешь плеваться в других.
«Она лжет, — раздался мысленный голос Марвина. — И ты это понимаешь».
— Ты ошибаешься. — Купер не знал, так ли это, но его захлестнул гнев, и он позволил своей ненависти говорить за себя. — Вначале вы оскорбили меня, бросили на произвол судьбы, а теперь мешаете, когда нашелся хоть кто-то, готовый дать мне простое человеческое тепло? Да кто ты вообще такая?
Сесстри схватила его за руку и силком потащила к выходу, оставляя позади толпу, начавшую недобро коситься.
— Я, Купер, твой единственный шанс на спасение, и если перестанешь вести себя как избалованный ребенок, по заднице которого давно ремень плачет, то, может быть, даже и поймешь, когда я попытаюсь объяснить.
Сквозь пронизанный светом дым благовоний Купер увидел идущего следом Марвина.
— Если бы ты не была такой чванливой дрянью, я бы, может быть, даже и прислушался. Отвали и сдохни, если можешь, чтобы проснуться где-нибудь подальше от меня. — Купер отбросил ее руку и, покачиваясь, вышел в пятно света — небо, озарявшее колодец религий, сияло голубизной. Оказавшиеся поблизости апостаты неодобрительно наблюдали за перебранкой.
— Если могу? — Сесстри зашлась в гулком смехе, который, казалось, не мог родиться в этом теле с осиной талией. — Купер, глупое ты недоразумение, ты даже не представляешь, насколько близко попал. И если не успокоишься и не выслушаешь меня, то лучше бы тебе пожелать самому умереть и проснуться где-нибудь, только не здесь. — Она сунула руку в сумку и достала блокнот, словно собираясь что-то оттуда зачитать.
Купер выбил тетрадку из ее рук.
Сесстри позволила блокноту шлепнуться на землю и сурово посмотрела на Купера.
— Купер, ты еще не обращал внимания на свой живот?
— Что?
— Ты успел напиться? — словно бы не веря, спросила Сесстри. — Ладно, я серьезно, Купер, расстегни брюки и разуй наконец свои глаза. Тебе моя помощь нужна, а не чьи-то там объятия.
Отвернувшись от нее, Купер впервые за все это время смог разглядеть татуировку, украшавшую нижнюю губу Марвина, — прямо на внутренней ее поверхности была набита черная монета со стилизованной змеей, ползущей вперед и словно пытающейся вырваться из его рта. Освещение было слишком скудным, да и изображение оказалось набитым довольно грубо, и все же взгляд Купера зацепился за эту деталь, хотя сам он и не понимал из-за чего. В какое-то мгновение он увидел татуировку куда более отчетливо, чем вообще казалось возможным, — Марвин держал монетку в зубах, а лежащая на ней крохотная бледно-зеленая змейка стреляла раздвоенным язычком, казавшимся продолжением языка самого Марвина. В следующую секунду наваждение исчезло.
«Это еще что было?» — несколько отстранено подумал Купер.
— Твоя губа, — произнес он, хмуро посматривая на монетку и змею. Татуировка выглядела совсем не дружелюбно. — Не... ик... не думаю, что она мне нравится.
— Метка невольника, — усмехнулась Сесстри. — Печать его хозяев и знак рабской покорности. Он просто цепной пес, Купер, посаженный здесь, чтобы подстерегать беспечных путников и тех, кого манят обещания Истинной Смерти.
— Брехня! — возмутился Марвин.
— Да неужели? — Сесстри была сама невозмутимость. — Тогда, полагаю, ты расскажешь мне, что значит эта татуировка на твоей губе, если она не указывает на твою принадлежность к «Оттоку» и не свидетельствует, что ты мальчик на побегушках у одной из банд, поклоняющихся личам, что незримо кружат над этими вашими пылающими башнями? Хочешь сказать, ты не раб неупокоенных трупов, вырывающих души из пляски жизней и подвергающих их пыткам? Насилующих детей, чтобы ощутить вкус невинности?
Марвин едва слышно выругался и подался назад. Купер стоял, не веря своим глазам.
— Все не так, — заговорил он, но оправдания не звучали особо уверенно. — Обрести свободу — вовсе не пытка.
Пока он пытался выкрутиться, из теней возникли новые гости. Черные тела бумерангами закружили над головой Купера, завывая, перепрыгивая от одних врат до других, затмевая собой небо. Облаченные в черные одеяния юноши и девушки, приземлившиеся на мостовую, подобно зловещим балеринам, крутили сальто, толкались, визгливо хохотали и демонстрировали окружающим безумные улыбки. Все они были похожи на Марвина. Худощавая девушка, будто бы соткавшись из дыма лампад, возникла из тени за спиной Купера; два парня, завывая, точно бродячие коты в марте, разлепили свои объятия и спрыгнули вниз — они были обнажены, если не считать за одежду шелковые трусики. Пришедшие поклониться мертвым богам апостаты поспешили укрыться внутри здания, бросая через плечо настороженные взгляды. В голове Купера зазвучали затихающие голоса их перепуганных набожно-безбожных сознаний:
«ОттокНадНамиПодНамиНетМираНетПокоя...»
— Ну вот что за хрень! — простонал Марвин, протягивая руку к запястью тощей девушки. — Ядовитая Лилия, ты что, не могла хоть пару секунд еще не влезать?
Но девушка отскочила, избежав захвата, и скорчила гримасу:
— Отвали, Марвин. Не видишь, что ли, что тут творится? Ты сейчас пойдешь и, как обычно, утолишь свою страсть с Гестером, убрав свои лапы подальше от бедер этого жирного червяка.
Марвин отвел глаза.
— Что скажешь, Купер, эти ребята все еще кажутся тебе участливыми незнакомцами? — ухмыльнулась Сесстри, уставившись на Марвина. Тот агрессивно прищурился, но предпочел промолчать. — Этот парень работает на нежить. Как тебе идея оказаться закованным в цепи в логове истлевших колдунов, мыслящих и двигающихся
