— Американец, да? — Никсон стоял, скрестив руки на груди и пожевывая зубочистку.
Придурок продолжал сидеть на лестнице у двери, всем своим видом изображая скорбь, словно и не расслышал вопроса.
— Какой же я дурак! — завывал он. — Я-то думал, что, может быть...
Тут он вдруг сник, словно из него выпустили весь воздух. Выдох незнакомца продолжался так долго, что Никсон мог поклясться: его легкие должны были бы схлопнуться.
Тогда он прочистил горло и повторил с нажимом в голосе:
— Ты американец?
И вновь никакой реакции.
«Чертов тупица!» — подумал Никсон, начиная опасаться, что эта рыбка может уйти только потому, что слишком глупа, чтобы схватить наживку.
« ТыАмериканецТупица».
Купер вдруг распрямился и впервые внимательно посмотрел на стоящего рядом мальчишку. Грязные каштановые волосы, толстый вздернутый нос, выразительные черные глаза, измаранная рубашка, непокорно выбившаяся из штанов. Значит, теперь уже и дети потешаются?
— Что ты сейчас сказал? — спросил Купер, и в голосе его звучала не столько надежда, сколько скепсис. Он покачал головой, избавляясь от все еще звучащего в ней эха птичьего грая чужих мыслей. — Ты знаешь Америку?
Никсон наигранно широко развел руками.
— А что, есть на свете хоть кто-нибудь, кто действительно знает Америку? — задал он философский вопрос и, делая вид, будто ему все равно, отвернулся от незнакомца, глядя в беззвездное ночное небо. — Да, я лицезрел янтарь ее полей. Но гордых гор пурпурный блеск[8] — нет... слишком занят был.
— Ты мне поможешь? — Дурачина все-таки заглотил наживку.
— Возможно. — Никсон оценивающе оглядел своего собеседника с ног до головы, но особенно впечатленным не выглядел. — Зависит от того, что за помощь тебе нужна и сколько ты готов за нее заплатить.
— У меня нет денег, — заявил американец, и хотя Никсон сразу понял, что это ложь, не стал заострять на ней внимание.
— Тогда расплатишься своей футболкой. — Никсон всегда ставил себе быстро достижимые цели, предпочитая не строить грандиозные планы.
— Футболкой?
Незнакомец коснулся своей одежды так, словно у него ничего, кроме нее, на свете не было. На лице его возникло такое выражение, будто бы ему только что предложили расстаться с почкой.
— Мне холодно, — пояснил Никсон.
Он соврал, но ему и в самом деле была нужна одежка получше, чтобы скрыть гладкий живот, выдававший его принадлежность к переродившимся, ведь если демонстрировать его всем подряд, то какой прок тогда от детского тела?
— Сомневаюсь, что тебе подходит мой размер, — с подозрением в голосе протянул незнакомец.
— Тогда успехов. — Никсон отвернулся, словно собирался уйти, и подсек добычу: — Удачи тебе, американец!
— Постой! — вскинул руку дурачок, останавливая его. — А что я получу за футболку? Учти, я ее не отдам, пока ты не сделаешь то, о чем договоримся.
Никсон закатил глаза: «Что стало в наши дни с доверием?»
— Пойдем.
Он повел заплаканного незнакомца к единственной калитке, выходившей с грязного двора.
— Неужели не существует такого места, куда мог бы пойти тот, кто заблудился?
— Разумеется, такое место есть. И мы в нем живем, — развел руками Никсон.
— В этом засранном хостеле? — с сомнением огляделся американец; он все еще мог слышать голос Мамаши Мау, устраивавшей разнос своим подопечным, а затем донесся и вскрик кого-то, заработавшего подзатыльник, отвешенный перепончатой рукой.
— Нет, дурачок, — в этом засранном городе.
Эшер выиграл уже четвертый раунд подряд, выманив изрядную кучу фишек у своего соперника — маркиза Окснарда Теренс-де’Гиса, который, казалось, нисколько не переживал из-за дурной удачи. Узколицый, с впалыми щеками маркиз уже было потянулся за стаканчиком для костей, собираясь продолжить игру, но тут на его розовую, унизанную кольцами руку опустилась огромная бледная лапища Эшера, который покачал головой. Никто не мог настолько быстро спустить столько денег, если только не был совершенно незнаком с правилами игры или не успел напиться до полной беспечности. Ни персонал, ни владельцы «Жюли и Гюллет» не находили в себе решимости вмешаться в происходящее.
— Знаешь, а ведь я угрожал пустить тебя на жаркое, — произнес Эшер, отметив, что маркиз слушает его лишь вполуха.
Окснард вновь пролил выпивку на свой роскошный красный плащ и теперь пытался ее слизать, так что Эшер с превеликим удовольствием воспользовался возможностью подвинуть к себе часть фишек партнера. Какое же это было наслаждение — избавить Теренс-де’Гиса от излишков монет, и совершенно не важно, насколько тот напортачил. Прежде чем жениться, Окснард обладал более чем привлекательной внешностью и даже после пяти лет жизни, полной роскоши и излишеств, не до конца утратил былое обаяние. Всякий раз, отправляясь на гулянку, он надевал красный солдатский мундир. Глупейший маскарад, учитывая, что все в округе знали маркиза в лицо, да и сам он в качестве псевдонима использовал настоящее, полученное при рождении имя, нисколько не смущаясь, когда другие обращались к нему «милорд».
При всех своих недостатках маркиз обладал идеальной памятью, позволявшей ему дословно восстановить любую беседу, вне зависимости от того, был он во время нее пьян или же нет. Регулярно напиваясь в обществе как великих мира сего, так и обычной швали, он стал для Эшера замечательным источником информации. Более того, Окснард являл собой редкую разновидность людей... разновидность людей, жаждущих поделиться всем, что они знают. Будь маркиз хоть чуточку умнее и больше заботься о собственных интересах, он мог бы стать весьма успешным интриганом, но в своей наивности был скорее простым сплетником, собирающим слухи.
— Дружище, — произнес маркиз, — не понимаю, чего ты так сердишься. Мне просто одна птичка напела, что посылка прибывает сегодня, и я только и сделал, что передал эти новости дальше. Старина, разве виноват тот, кто наблюдает за птицами, в том, что те поют лживые
