Машина пробуждения

дети — оборванные беспризорники с промытыми мозгами.

— А их хозяева? — Тея посмотрела в окно, устремив свой взгляд к горизонту, где над охваченными нескончаемым по­жаром башнями клубился черный дым.

— Они вообще не мужчины. Летающие зомби. И явно ничем не заслужившие твоей преданности.

— Зато влиятельные. Кроме того, нас объединяет общая беда... — Она не глядя нашарила еще одну конфету.

— Ничего вас не объединяет! — Эшер выхватил тарелку из ее рук и швырнул об стену. — Не знаю, во что тебя заставили поверить, Тея, но нет и не может быть ничего общего между живой женщиной и уродливыми призраками, именующими себя владыками небес. Они — омерзительные твари, ты — ца­рица!

Клеопатра ответила ему в той же манере и выбила окно со­фой, метнув ее одной рукой, в то время как все остальное тело сохраняло полную неподвижность. Вся ее поза, казалось, вы­ражала возмущение: и как Эшер только мог подумать про нее плохо?

— Меня называют Королевой Ядов! Царицей шлюх и обдолбанных психопатов! Как смеешь ты стыдить меня давно утраченной властью! Я узница своего тела, навеки привязанная к этому месту. Только собственные слезы дают мне хоть какое-то утешение. Да пустынные звери и те живут лучше! — Она перевела дыхание и вытащила осколок стекла из ткани пла­тья. — Только я могу решать, чего хочу, и с небесными владыками меня связывает одна общая черта... — Клеопатра подчер­кнула титул, которым сами себя наградили личи.

— Ты не можешь Умереть. Личи же не могут жить, они — неупокоенные мертвецы. Тея, нельзя заключать союзы с по­добной мерзостью. Даже если к тому подталкивает инстинкт самосохранения.

— Мы поступаем так, как мы считаем необходимым, серый человек. И ты уже не в том положении, чтобы иметь возмож­ность позволить себе наши услуги, не говоря о дополнитель­ных любезностях. — Кокетство с нее как ветром сдуло, вся миловидность улетучилась, уступив место грозной, будто бы отлитой из бронзы маске.

— Вспомнила это свое царственное «мы», Тея? Ты забыва­ешься. Уж не знаю, на чем эти гниющие трупы тебя поймали, но, должно быть, они крепко тебя прижали.

— Я бы посмотрела, Пепельнокожий, как заговоришь ты, если тебя сбросить с трона и изуродовать до полной неузнава­емости. У тебя есть право выбора, в то время как у меня его нет. Послушать бы, что ты запоешь о совести и царственности, когда отравишь саму свою душу так, что та уже не сможет Умереть.

— Эх, Тея. Ведь я такой же. — Он покачал головой, испыты­вая к Царице Ядов еще большее сострадание, чем прежде. Как мог он ненавидеть ее, когда и сам успел познать всю ту же боль? Они были слишком похожи, хотя Эшер никогда бы в том не признался. — Так ты предала меня и принесла невинную душу в жертву нежити только потому, что расстроена?

Тея всплеснула руками:

— Нет же, тупица! Я спасла твоего дружка от той девки из Теренс-де’Гисов, что ежедневно истязает до смерти своего соб­ственного отца. Я не предавала тебя, моя душа уже не вмещает новый яд. — Тея не смогла сдержать смех. — Впрочем, если учесть, что выпадет на его долю, после того как он сделал свой выбор... Может, для него и лучше было бы умереть от рук этой твоей маркизы.

Эшер посмотрел на собеседницу вначале непонимающе, а затем — испуганно.

— Во имя мертвых богов, что ты натворила?

— Я и есть мертвый бог, Эшер. Вот как выглядят мертвые боги. — Она печально развела руками. — Секунду назад тебя возмутило то, что я веду себя неподобающе истинной царице. Но именно как она я и поступила. Небесные владыки не сильно-то отличаются от своих подданных или же от аристо­кратов из вашего Круга Невоспетых — такие же бессмыслен­ные, не имеющие цели. Лишившиеся богов. Лишившиеся пра­вителя.

Она поднялась и, повернувшись спиной к собеседнику, устремила взгляд в выбитое окно, где зачинался новый день. День, который, возможно, изменит ее жизнь. Тея показала пальцем на запад, в сторону Неподобия, где, напоминая рако­вую опухоль, из дерева и штукатурки возвышалось поместье Теренс-де’Гисов.

— Она свободна. Все свинки собраны в загон, Эшер, так по­чему же ее отпустили гулять? — Голос Клеопатры дрожал от удивившей серого человека ядовитой злости. — Скажи, чем Тьюи и другие Теренс-де’Гисы, а с ними и еще горстка свобод­но разгуливающих аристократов заслужили свою свободу? Скажи, и я все отменю. Твой бесполезный дружок вернется, а я встану перед ним на колени, только ответь: почему?

Эшер молчал. Его мысли были пусты. Он сдерживался из последних сил, мечтая лишь о том, чтобы сорвавшиеся с ее языка слова вернулись обратно и застряли у нее в горле.

— Все ясно. — Она распрямилась.

— Спроси того, кто их запер, — рискнул ответить Эшер.

Тея смерила его немигающим взглядом.

— Я вижу лишь то, что скользкие гады, как всегда, располз­лись. Купер не говорил, что знает про твою дочь? Не понимаю откуда, но это так. Из твоих шкафов начали выпадать скелеты.

Глаза Эшера вспыхнули синевато-красным огнем.

— Говоришь прямо как Тьюи, пытаясь напугать меня об­рывочными знаниями, смысла которых даже и близко не по­нимаешь. Уж не знаю, что движет ею, но ты-то, Тея, когда успела прогнить до самых костей?

Та пожала плечами, подумав о троне, что возведет над пы­лающими подобно свечам башнями на горизонте. Дом солнц. Жалкая ложь, увлекшая ее за собой. На всякую душу найдется свой соблазн. Даже на ее. И даже на Эшера.

— Да что ты знаешь! Тебе никогда не понять сильную жен­щину — для тебя мы все одинаковы. Конечно же, все женщины, которые отвергали тебя, кажутся на одно лицо, самовлюблен­ный засранец. Но какая теперь разница? Я стану или царицей, или ничем.

Эшер зарылся лицом в ладони. Полагая, что Тея достигла пределов его жалости, он ошибался.

— Прошло две тысячи лет, Тея, а ты наступаешь все на те же грабли. Опять выбираешь проигрывающую сторону. И, что куда печальнее, разве на сей раз тебе есть куда бежать? Нет той змеи,