Никто не заметил, как я проскользнула в лавку и притворила за собой тяжёлую дверь. Никого, тишина, лишь половицы скрипят под ногами да между полками в сумеречном свете из окна танцуют пылинки.
— Жинь! — окликнула я, чувствуя себя глупее некуда.
Поздно, он давно ушёл.
Да и с какой стати ему меня ждать? Рука с принесённой рубашкой уныло опустилась. Глупо было рассчитывать на помощь: он мне ничего не должен. Здесь, в пустыне, каждый за себя.
Сбегать, что ли, к молодому тысячнику, пока Фазим не успел первым? Нет уж, выдавать кого-то властям — до такого я ни за что не опущусь!
Я сунула рубашку в сумку к остальным вещам. Придётся найти другую возможность выбраться из Пыль-Тропы, и как можно скорее, пока за мной не явились.
Когда я вышла из лавки, солнце уже село. Посёлок сиял праздничными огнями. От дома к дому тянулись гирлянды масляных фонариков, на стенах горели факелы, освещая жалкие остатки съестных припасов на столах. Спиртного, однако, хватало, и возбуждённая толпа вовсю приплясывала под музыку и подпевала хриплыми голосами. Ещё немного — и начнутся пьяные драки.
На улице теснилась добрая половина жителей посёлка: всем хотелось притронуться к буракки, привязанному к столбу. Он яростно вскидывал голову, бил копытом, и дядюшка Азид, не в силах успокоить коня, уже уводил его, пока дело не кончилось новыми проломленными черепами.
Проталкиваясь сквозь пьяную танцующую толпу, я крутила головой, чтобы не наткнуться на Фазима. Что-то деревянное просунулось под ноги, и я, больно ударившись лодыжкой, машинально ответила пинком, но ни в кого не попала. Обернулась — и увидела перед собой Тамида, который стоял как ни в чём не бывало, опираясь на костыль.
— Нехорошо пинать калеку, — ухмыльнулся он задорно, но у меня не осталось сил даже ответить на шутку приятеля. Веселье Тамида тут же растаяло. — Я это… искал тебя, хотел… — У меня ёкнуло сердце. Вот так сбежала бы и даже не попрощалась. Всегда знала, что этот день наступит, но не думала, что так внезапно. — Вот, — продолжал он, сунув мне что-то в руку, — тебе изрядно досталось, когда возилась с буракки.
В стеклянном пузырьке перекатывались крошечные белые пилюли. Обезболивающее — на нём неплохо зарабатывал отец Тамида, продавая рабочим, пострадавшим на фабрике или подстрелившим друг друга в драке.
— От них засыпаешь, да? — Действие лекарства было хорошо известно и мне самой — к сожалению. Шкуру за дерзкий язык с меня спускали не раз. — Нет уж, спасибо… — Я тяжело вздохнула, потом выпалила: — Хочу забрать буракки и удрать отсюда! Поедешь со мной?
— А то! — Тамид весело подмигнул мне. — Когда в путь? — Ну конечно, принял мои слова за шутку. Я молча приподняла сумку, и лицо его потемнело. — Амани… — выдавил он с ужасом, которого хватило бы на нас обоих. — Тебя же повесят!
— А я здесь и так умру. — Я взяла его за руку и потащила в сторону, подальше от толпы, к зданию школы. Решимость моя копилась годами, и ничто больше не могло её развеять. — То, что меня ждёт здесь, хуже смерти.
Под шум гуляющей толпы я выплеснула всё разом: про дядины планы, про Жиня, который меня бросил, и про грязный шантаж Фазима. О выборе, идти к нему в жёны или на виселицу. Никогда я не стану ничьей женой — ни его, ни дядиной! Убегу — и всё!
В глазах Тамида сверкнула боль.
— А меня, значит, в свой блестящий продуманный план ты посвящать не собиралась?
— Я не думала… — Меня кольнуло чувство вины, к горлу подступил комок. Правда, не подумала, некогда было думать: все мысли были о побеге. — Ты бы всё равно не захотел, Тамид, да ещё и отговорить меня попытался бы… Но я не могу остаться. Слишком много всего, понимаешь?
— Ничего бы не было, послушайся ты меня и не попрись на то дурацкое стрельбище! Надо было рассказать — что-нибудь придумали бы вместе. Ты всегда… — Он тяжело дышал от волнения. — Ты всегда так усложняешь! — Повисло долгое молчание: всё уже было переспорено тысячу раз. — Я знаю, что делать! — воскликнул он наконец, опустив глаза. Здесь, вдали от фонарей, его лицо казалось непроницаемым. Я снова покрутила головой, высматривая Фазима. — Ты могла бы… могла бы выйти за меня.
— Что?! — Я вытаращила глаза, на миг забыв об опасности.
— Фазим ничего не сможет сделать, если у тебя уже будет муж, — объяснил Тамид. Он был так серьёзен, что мне захотелось его обнять. — Я могу защитить тебя, Амани… от Фазима, от властей, от твоей семьи. Тебе не придётся больше жить у дяди. Вообще-то я давно собирался поговорить с ним. — Он смущённо отвёл взгляд. — Но твой возраст… траур по матери… Я хотел дать тебе время, но ни за что не позволил бы ему жениться на тебе! Если бы ты мне сказала…
Хотел жениться на мне? Вот это новость! Такое мне в голову не приходило. Знал же, что я собираюсь уехать. Или никогда всерьёз не верил, что решусь?
— Тамид… — тихо начала я и запнулась, не находя слов.
Как объяснить ему свои мечты? Нет, слишком уж мы разные.
В свете фонарей мелькнуло лицо Фазима. Он был не один. Следом, разрезая толпу гуляк, двигались белые с золотом мундиры.
С колотящимся сердцем я забилась в тень, прижавшись к стене. Тамид обернулся, потом взглянул мне в глаза и всё понял. Он не в силах был защитить меня.
— Беги! — шепнул он.
— Тамид…
Не хотелось оставлять его в недобрых чувствах, но зла мне он точно не хотел.
— Беги!!!
Наверное, первый раз в жизни я послушалась его.
Протискиваясь сквозь суматоху праздничной толпы, я едва не сбила с ног старого Рафаата, который ковылял, опершись на руку внучки, миновала какого-то чужака, фальшиво тренькавшего на ситаре, и оказалась у боковой стены дядюшкиного дома. Конюшня в двух шагах, там буракки…
— Ах вот ты где! — Тётушка Фарра крепко ухватила меня за руку и развернула к себе.
Впервые в жизни её свирепая гримаса не произвела никакого действия. Ожидавшая
