Всё-таки мама успокаивалась, когда я с ней разговаривал откровенно. Задумывалась. Я сделал ещё один шаг в светлое будущее: положил свою ладонь на мамину и, заглянув в печальные глаза за стёклами очков, сказал:
— Мам, я понимаю, что тебе хочется решить все проблемы просто: убедить меня забыть Катю. Но проблема не в ней, и никогда в ней не была. С тем же успехом можно выбросить чайник. Больше денег у нас от этого не появится, зато у нас не будет чайника. А он хороший, я его люблю. Кстати, может, чайку́?
Успех был поразительным. Мне удалось в чём-то убедить маму. Я с трудом скрывал восторг, разливая заварку по чашкам. Конечно, мама не признала поражения открыто. Но я слишком хорошо её знал, чтобы испытывать сомнения.
— Думаю, вам надо познакомиться, — заметил я, усевшись обратно на табуретку.
— С кем? — насторожилась мама.
— С Катей. Приглашу её на день рождения.
Мама вздохнула. Мама посмотрела в тёмное окно.
— Ну, пригласи…
* * *На следующий день мама с утра ушла на работу, и я наслаждался одиночеством. Взял в секретере чистую тетрадку и стал набрасывать план романа.
Эту часть работы я особенно люблю. На чистых листах появляются беспорядочные слова и словосочетания, заключаются в кружочки и квадратики, соединяются стрелочками. Повсюду подчёркивания, вопросительные и восклицательные знаки. Когда я учился на филологическом, нас учили преклоняться перед черновиками гениев — вот, мол, как у них мозг работает! Нам ничего не понятно, а они разбираются в этих своих загадочных письменах.
Внимание, Сёма снова рвёт покровы: ни хрена они не разбираются. И ничего гениального в этом нет. Просто когда ты делаешь целью своей жизни написание текстов — привыкаешь думать руками. И для всякого гения такой черновик уже завтра превратится в непонятные иероглифы. Да он и не будет к ним возвращаться никогда в жизни. Схема уже выполнила предназначение: дала толчок мозгу. Теперь можно отдать её филологам поиграться.
В результате на пробежку я забил, о завтраке вспомнил ближе к обеду, но зато получил исчёрканную тетрадку и остался весьма доволен собой. Теперь дайте мне сутки, чтобы всё это оформилось в голове, и завтра я вернусь в игру. К тридцати годам у меня будет целая библиотека охренительных текстов, только и ждущих, чтобы покорить мир. И уж теперь-то я знаю, как их правильно подать и что сделать, чтобы мир хотя бы заметил, что его пытаются покорить. Кате не придётся жалеть о своём выборе, мы с ней будем… Ну, может, не миллионерами, но людьми небедными.
Так, стоп. С каких это пор я думаю о Кате, как о жене? Не надо торопиться, Сёма. Давай постепенно. Ещё годик подожди, а там закон примут — и можно. Кстати, почему бы, собственно, и нет? Ко всем подводным камням я готов. Осталась фигня — деньги начать зарабатывать, чтоб продержаться до тех пор, пока самиздат нормально монетизироваться не начнёт.
В дверь позвонили. Окрылённый своими размышлениями, я рванул в прихожую, открыл дверь и выпалил в лицо стоящей на пороге Кати:
— Выходи за меня замуж!
Она в ответ выронила пакет со сменкой. Физкультура, видать, была…
— А ты чего так рано? — крикнул я из кухни, где опять готовил чаепитие.
— С физры сбежала! — откликнулась Катя из моей комнаты. Я великодушно позволил ей осматриваться, и она с интересом бродила по квартире.
— Во имя любви?
— Угу. Мне после школы сразу домой сказали.
Значит, на всё про всё у нас — сорок минут. Хотя, собственно, на что на «всё»? Сёма, уйми фантазию, пока я тебе лично по е**лу не зарядил. Не знаю, как ты будешь определять, когда пора переходить хотя бы к лёгкой эротике, это будет адски сложно, но одно могу сказать точно: НЕ СЕЙ-ЧАС! Грязный извращенец.
Я наполнил чашки и пошёл к Кате. Она сидела за письменным столом и с видом прилежной ученицы листала мой черновик. Я сделал мысленный фотоснимок — ещё один из множества. Лицо Кати светилось чистым интересом. Она принесла с собой сюда какой-то совершенно чужеродный запах, находящийся на грани между запахом настоящим и тем, что можно, наверное, назвать аурой. Хотелось ткнуться носом в её белую наглаженную блузку и втянуть этот аромат обеими ноздрями. Аромат юности, свежести, чистоты, улицы, школы, чужого жилища, мыла, шампуня, духов, стирального порошка, ткани… Из каких мелочей составляется образ человека…
Видит бог, совсем не надолго я задержал взгляд на её тонких ножках, обтянутых чёрными колготками. Нет, надо быть абсолютно больным, чтобы испытывать при виде этого существа сексуальное возбуждение. Может, зря я паникую и думаю обо всяких глупостях? Может, мне просто великодушно дан шанс познать все прелести истинной платонической любви? Если так — я в игре, сколь бы высоки ни были ставки.
— Нравится? — спросил я.
Катя вздрогнула, повернулась ко мне.
— Ничего не поняла, — улыбнулась она. — Это какая-то история?
— Да. Одна из тех, что сделают нас с тобой богатыми. Пойдём пить чай? Или пусть себе стынет, а мы ляжем на кровать и будем пялиться друг на друга изумлёнными глазами, периодически целуясь?
Катя смутилась, и у неё одновременно заурчало в животе. От этого она смутилась ещё больше.
— Понял, отстал, — усмехнулся я. — Пошли, рассчитаюсь с тобой за суп.
От тушёной картошки Катя не отказалась. Я тоже накидал себе в металлическую тарелку, врубил сразу обе конфорки электроплиты. Блин, без микроволновки всё-таки жизни нет. Вот казалось бы, мелочь — а как всё облегчает.
— Вчера нормально всё прошло? — спросил я у Кати, которая крутилась на табуретке, сложив руки на коленях. — Не вертись, там гвоздь иногда вылезает, колготки порвёшь. Я его забиваю — а он всё равно вылезает. Козёл.
— Так вытащи его и забей рядом, — предложила Катя.
— Эй! — возмутился я. — Кто тут мужчина, между прочим?
— Не знаю. Обед ты разогреваешь, — хихикнула она.
Я на пару секунд обалдел. Теперь она не только понимает мои шутки, но ещё и сама демонстрирует чувство юмора моего уровня. Кажется, зреет достойный соперник. Всё интереснее и интереснее. Но меня таки не проведёшь.
— Ладно, на сегодня — один-один. Но как у тебя дома всё-таки?
Она отвела взгляд, улыбка померкла.
— Влетело, — заключил я.
— Угу… До часу ночи ругались.
— Ого. Мы к половине первого уложились. Ты победила.
Кате было не до смеха. Покусывая губы, она, видимо, прикидывала, стоит ли мне рассказывать. Я молчал, помешивая картошку в тарелках. Она уже начинала булькать и издавать съёдобный запах.
— У меня день рождения пятнадцатого, — сказал я, глядя в картошку. — Придёшь?
Катя откашлялась. Хреново…
— Но твоя мама…
— Она в деле, я договорился.
— М-м-м…
— Ну что? — повернулся я к плите задом, к Кате передом. — Всё настолько плохо?
Она задумчиво покачала головой.
— Я надеюсь, ты сейчас
