обетованной земли…Весело быть влюблённым, ещё веселей — живымТы знаешь об этом не понаслышке, что значит, быть молодымА жизнь длиннее не становитсяИ чё нам делать? Застрелиться…Кайф на удочку не ловится.Мы не героиИ не убийцы…В пляс, духи, в пляс, духи, в пляс, духи, в пляс!Кто сказал смерть, слово смерть — не про нас?Я погибал в эти дни, я был готов навсегдаРазрушить собственный мир и сжечь свои городаИ чей-то голос шептал мне: «Ты не смеешь! Постой!»Я уничтожил весь свет, когда простился с тобой.Потрясениям и праздникам — нетГоризонтам и праздникам — нетВдохновениям и праздникам — нет, нет, нет, нет!May be in timeYou ’ ll want to be mine…Зашить ледяную рану — и впредь давиться леденцомШагать тяжело, упрямо — или катиться колесомЗаглядывать в чужие окна, пытать счастливые дома…Но после всего, что останется — дальше пойдёт один.Одна…Она опять в этот вечер одна,О чём-то тихо грустит у окна…Из холодных окон прыгают наружуРаненые звери с добрыми глазамиДетвора смеётся, в детских лицах ужасДо смерти смеётся, но не умирает!А у малиновой девочки взгляд откровенней, чем сталь клинкаНепрерывный суицид — для меня…Кто-то плачет, кто-то спитТот, кто плачет — не убит.Слышишь шаги? Кто-то крадётся и дышит в спину.Пуля в висок — так иногда поступают мужчины.Спой мнеСладкую песню спой мне о том, как накрылоО том, как сначала рыдала, а после выла…Подставляй бокал, заводи шарманку — будут танцыЯ тебя приглашу на белый танец, вера, знаешь…Нет, мамаЯ такой дурак, я такой дурак,Прости, мама,Но не могу я так, я не буду так,Нет, мама!Я не буду так, я не буду так,Не могу я так, не хочу я так — как надо…Матрёшки-мертвёшки, водка и чай,Вот она, вот она, планета Рай!Никто не догадался, что это просто ад,И нам пора ударить над *** в набат.

Время тянулось медленно, как сопли висельника. Можно развлекаться, гадая, дотянется ли до земли, или оборвётся раньше. Нельзя было обрывать раньше. Я не хотел. Не хотел украдкой, втихую. Пусть это будет только моё. Главное — не уснуть. Чтобы этот грёбаный хмырь дядя Петя ничего не предпринял, ничего не сказал.

Он, конечно, и так, наверное, может явиться. Или не может. В конце концов, кто ему разрешит постоянно вмешиваться в возню простых смертных. Эта жизнь — испытание. Для меня и для него.

По их поганым расчётамМы облажались опятьНеважно, кто будет помнить,Важно — кто будет знать.

Я знаю. Был один фильм. Никому он не понравился, конечно, а мне перевернул душу, вывернул наизнанку и так оставил. «Запрещённый приём». Возможно, одно из самых страшных произведений человечества, заблудившегося и ничего не понимающего, подпись с датой под документом о собственной несостоятельности.

В конце Куколка понимает: это не её история. Не она главная героиня драмы. А вся её борьба — ради спасения другой души. И то же самое сейчас заставлял себя понять я.

Нам всем время от времени нужна встряска. Нужен кто-то, кто вывернет наизнанку нашу душу и уйдёт навсегда, оставив наедине с вопросом: кто я? Зачем я?!

Легко сдаться и утонуть, уступить обстоятельствам, когда вокруг серое ничто. Но я раскрашу эту серость яркими тонами. Я сделаю этот грёбаный город ярко-красным, устрою праздник жизни и смерти.

Пусть она себя ненавидит. Пусть плачет. Но потом она найдёт в себе силы взорваться, и взрывом разнесёт в клочья всех, кто тянет её на дно.

Не взрывайся. Подожди.Они подойдут поближе.А они подойдут, я знаю,Проверить, насколько ты мёртвПлюнуть, пнуть, посмеяться,Расслабиться и умеретьЕсли ты подождёшь,Пока они подойдут поближе

В ней есть ещё силы взлететь, а во мне…

Всё, что останется после нас —Трагикомедия, трагифарс…Стопка исчёрканных ручкой салфеток,Пара статей в пожелтевших газетах, В стену вколоченный намертво гвоздь,Бомж на могиле (непрошеный гость,Что нас помянет глотком «бормотухи»)…Женщины-ангелы… женщины-шлюхи… Кто-то оставит корону на троне,Кто-то — огарок свечи на иконе,Кто-то — детей, ятаган и коня…Что же останется после меня?..

Да, лучше так. К чёрту последнюю строфу. Их лучше обрывать чем раньше, тем лучше, оставлять вопрос. Вопрос заставляет искать ответ. Ответ заставляет думать, что ты всё понял.

Что есть у меня? За что мне держаться?

Молодость? Она дважды изгажена, и просвета не вижу. Сомнительное счастье чувствовать себя здоровым. Здоровье… Кому оно, на хрен, нужно, это здоровье? Все постоянно нудят: главное — здоровье, здоровье — это самое, блядь, главное. Будь здоров, умри в сто тридцать два года, пройдёт ещё пара — и от тебя останется только выцветающая фотка на памятнике.

Кто из них, из величайших, был здоров? Достоевский бился в эпилептических припадках, Андреев рехнулся так, что его надо было бы замотать в смирительную рубашку. Эдгар По бухал, курил опиум, а когда трезвел, то подыхал от чего только мог. Лавкрафт, кажется, вообще родился мёртвым, только не сразу это понял. Шолохов дышал одним лишь табачным дымом. Моцарт тоже бухал. Бетховен оглох. Ван Гог отрезал себе ухо нахер — видимо, был чересчур здоровым, со своей точки зрения. И все они оставили по себе что-то настоящее, что-то великое. Вечное.

Они все были гениями. Я — нет. Не сложилось. Что у меня есть? Куча идей, умение строить сюжет. Есть план книги, которая имеет все шансы в недалёком будущем стать популярной. Про которую дядя Петя, как представитель Вечности, категорически сказал: «Говно».

Что ж, я — образцовый обыватель. Всё, что могу произвести при жизни — говно. Я в этом мастер.

Да только я могу спасти одну душу. Этим и займусь. А потом — засылайте в какой вам угодно ад. Я буду там смеяться. Всю вечность — смеяться, как бы хреново не было, потому что я знаю, что нет ада страшнее, чем тот, что мы устраиваем для себя сами.

Мы, люди.

Мы, живые.

Мы, монстры.

Братья мои и сёстрыСлушайте, знайте, яСам себе нож вострый,Я сам себе змея.

Забрезжило утро. Сработал будильник в соседней комнате. Мама зашевелилась. Я лёг и укрылся, опустил веки на усталые глаза. Теперь не усну. Теперь я на тропе.

Она зашла разбудить меня, чтобы я закрылся. Я сделал вид, что с трудом продираю глаза. Это так просто — обмануть. Важно чувствовать подтекст и играть от души, как завещал Джеймс Партер, благослови его Господь за всё, что он сделал для искусства.

— Я буду звонить каждый час, — сказала мама.

— Зачем? — спросил я, прекратив зевать и захлопав на неё заспанными глазами.

— Чтобы знать, что ты не шляешься нигде!

— А… Да я и не собирался.

— Знаю я твоё «не собирался». Ладно, всё, пока, до завтра.

Не удержался, обнял маму. Эту душу мне

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату