Ни Шукрат, ни Костоправ, ни Госпожа не обратили на это внимания. А ночи в городе уже утратили свое традиционное шумное очарование. Кое-кто даже сравнивал новые времена с теми, когда Протектор спускала на город свору Теней-убийц – по столь же загадочной причине, как и та, что позволяет теперь невидимой нечисти шнырять по улицам.
И тот факт, что сейчас, в отличие от прошлых лет, почти никто не погибал, остался неотмеченным.
Неизвестные Тени развлекались на всю катушку, запугивая живых. Равно как и Тобо, обнаруживший, что волен поступать, как ему вздумается.
Но только не в снах.
В снах Тобо преследовала женщина. Прекрасная нюень бао, казавшаяся воплощением печали.
Сердцем Тобо понимал, что это его мать – какой она была в молодости, до встречи с его отцом. Обычно она появлялась не одна. Иногда ее сопровождала молодая, еще не сгорбленная бабушка Гота. А иногда другая женщина – всегда спокойная, улыбающаяся, но выкованная из более прочной стали, чем Бледный Жезл – меч дядюшки Доя. Эта женщина – скорее всего, его прапрабабушка Хонь Тэй – всегда молчала. Но один ее неодобрительный взгляд говорил больше, чем сотня слов Сари.
Переполнявшее Тобо желание мстить оказалось неприемлемым для всех этих женщин, сотворивших и воспитавших его.
Тобо так и не смог понять, то ли к нему являются духи его предков – а такая возможность полностью укладывалась в религиозные представления нюень бао, – то ли эти женщины созданы некой зараженной совестью частью его сознания. Но наполнившая его Тьма уже стала настолько сильной, что появилось желание избавиться от них.
Никто из женщин не желал, чтобы за них мстили.
– Ты лишь навредишь себе, – предупреждал дух Сари. – Если и дальше будешь идти по этому пути, то угодишь в ловушку. Забудь о своей боли. Обними свою истинную судьбу и позволь ей возвысить тебя.
Хонь Тэй всматривалась в него глазами, похожими на холодные стальные шарики, подтверждая, что он стоит на перепутье. И что ему предстоит сделать выбор, который определит всю его дальнейшую жизнь.
Разумеется, он сознавал, что слова, произносимые женщинами-духами, да и сами они – почти наверняка метафоры.
Когда Тобо просыпался, совесть его не тревожила. Поэтому он старался не спать.
Но недосыпание еще сильнее сказывалось на ясности его суждений.
Ночной народец неизменно докладывал Тобо одно и то же: Аридата Сингх не покидает своего кабинета. Он работает днем и ночью почти без сна, поставив себе целью сохранить целостность Таглиосской империи. Борьба за предотвращение анархии должна была за считаные дни измотать его и поколебать решимость. Многие на его месте уже принялись бы резать глотки, лишь бы побыстрее восстановился порядок и отступило отчаяние. Аридата же побеждал противников разумными доводами и открытостью. Он ни с кем не вел секретных переговоров. И обязательно называл тех, кто отказывался решать городские проблемы должным образом.
Имена саботажников становились известны всем. А люди, пережившие осаду и пожары, уже не прощали традиционной грызни фракций и кланов.
Произошло немыслимое. Нескольких человек из высших каст жестоко избили. В толпе видели шадаритов, поощрявших насилие. Однако никто не задумался об этом событии. А Аридата Сингх, похоже, о нем даже не узнал.
Стояла глубокая ночь, но поток людей, приходивших в казарму городских батальонов, где находился штаб Аридаты Сингха, все еще не иссяк, хотя и превратился в тонкий ручеек. Здание медленно окутывал темный туман. Людей охватывала сонливость. Из тени в тень крались живые Тени. На мгновение то там, то тут проскакивал человечек или зверек, но заметить его не мог уже никто.
Среди всей этой кутерьмы вышагивал Тобо – настолько усталый, что у него слипались глаза, и настолько уверенный в себе, что не прихватил бревна и не защитился черной тканью. И даже не перепроверил донесения Неизвестных Теней.
Он войдет, свершит возмездие и уйдет незамеченным. И судьба Аридаты Сингха останется великой и ужасной тайной.
Невидимый народ ничего не смог ему рассказать о кабинете Аридаты. Туда не удалось проникнуть, потому что окна отсутствовали, а дверь всегда была плотно закрыта. Но часовые перед ней сейчас храпели.
Тобо толкнул дверь. Слегка скрипнув, она распахнулась. Он вошел, взволнованно дыша, и увидел трех человек: двое спали на стульях, один уткнулся лицом в стол.
– Плохо, – равнодушно прокомментировал Тобо присутствие потенциальных свидетелей.
– Совсем плохо, – проговорил Аридата, выпрямляясь за столом.
Тобо успел лишь услышать шорох за спиной, и тотчас что-то тяжелое ударило его по затылку с такой силой, что треснула кость. Он рухнул во тьму, уже зная, что попал в ловушку, что его предали. Неизвестные Тени рассеялись, чтобы превратить Таглиос в город ночных кошмаров.
Сари, Гота и Хонь Тэй уже поджидали Тобо на другом берегу сознания. И все три заявили ему, что в случившемся виноват исключительно он сам. Он мог бы этого избежать, просто поступив правильно.
Его предупреждали. Но он не прислушался.
Никогда еще Тобо не видел Сари в такой глубокой печали.
135
Таглиос. Сезон безумия
После того как Костоправ улетел, Госпожа несколько дней легко справлялась с искушением. Она постоянно напоминала себе, что нужно лишь продержаться до возвращения мужа. К тому времени Дщерь Ночи уже перестанет быть мессией обманников. И превратится просто в Бубу.
Рассудок велел Госпоже быть терпеливой. Но эмоции не знают терпения. Эмоции грозили захлестнуть ее с головой. И, несмотря на опыт всей ее долгой жизни, эмоциям удалось одолеть самоконтроль.
Она сломалась всего лишь через четыре дня.
Госпожа быстро выглянула в коридор, желая убедиться, что ей никто не помешает, затем уселась на стул возле кровати дочери. Отыскала конец цепи чар, не дающих девушке проснуться, и принялась распутывать. Работала она быстро и сноровисто. Все эти четыре дня Госпожа изучала оковы Бубу.
И чары спали с такой легкостью, как если бы она сплела их сама.
Госпожа действовала с несвойственным ей наивным волнением. Та ее часть, что закалилась в суровом реальном мире, высмеивала детскую непосредственность другой половины. Таков мир. Ее мир. Реальный мир. И нет оснований ожидать от него чего-то хорошего.
Глаза Бубу вдруг распахнулись с быстротой механизма. Они оказались того же цвета, что и раньше, но они не были ее глазами. Или глазами Костоправа. Они были холоднее, чем глаза Госпожи в те моменты, когда она совершала самые жестокие поступки. Это были глаза змеи, наги. Или божества. На мгновение Госпожа застыла, подобно мыши, угодившей под взгляд удава. Потом проговорила:
– Я неисправимый романтик. А романтика – это непоколебимая убежденность в том, что в следующий раз все будет иначе. –
