Костоправ призадумался:
– Ну а ты как? Отдыхаешь нормально? С твоими-то снами?
– Это пока не проблема, – солгал я.
Впрочем, в сне я сейчас и правда не нуждался. Я нуждался в эмоциональной поддержке. Для чего мне стоило бы провести недельку-другую с женой.
– А где твои свойственники?
Если б я знал. От дядюшки Доя по-прежнему ни слуху ни духу.
– Хороший вопрос. И прежде, чем ты задашь следующий, отвечу: я не имею ни малейшего представления, что у них на уме – если у них вообще есть ум.
– Мне не очень нравится, что вокруг нас такая прорва нюень бао.
– Не стоит ждать от них подвоха, Капитан. Они платят долг чести.
– Ты постоянно намекаешь, что мне следовало бы побывать с тобой в Дежагоре.
– Ну, это бы определенно поспособствовало пониманию.
Он хмуро уставился на громадную белокаменную крепость:
– Как думаешь, стоит нам пропускать туда беженцев?
– Зачем?
– У Длиннотени запасы ограниченны, а тут лишние рты.
– Он их ни за что не примет.
Я все еще не понимал, почему Длиннотень разместил в своей крепости такой маленький гарнизон. В стенах Вершины у него не более тысячи человек, включая слуг, домочадцев и тех беженцев, которые попали туда до разрушения лесов. Обычного, земного способа отбить многочисленные атаки противника при таких условиях не существует.
Правда, Длиннотень и не рассчитывает на обычные способы. Он уверен, что сможет отсиживаться сколько угодно под защитой наипрочнейших заклинаний, коим у него несть числа.
– Не думаю, что это продлится долго, Мурген.
Воздух прочерчивали огненные шары. Налетевший ветер подхватывал бумажных змеев с подвесными корзинами: их привезли в обозе из самого Таглиоса. На таком ветру они могли подняться до верха стены с двадцатью пятью фунтами груза. Костоправ заявил, что запасся ими вовсе не для этого. Но для чего именно, не объяснил.
– Меня восхищает твоя уверенность, командир. Будущий год – в Хатоваре.
«Будущий год – в Хатоваре». Уже давно это стало саркастическим лозунгом Старой Команды. Боюсь, вскоре многие плюнут на все и зададут драпа на север. Служба Таглиосу, с ее бесконечными лишениями, не устраивает никого, кроме Госпожи.
Несмотря на крайнюю усталость, настроение у нее, похоже, прекрасное. В обстановке, когда паранойя кажется единственным нормальным способом совладать с реальностью, Госпожа как рыба в воде.
Костоправ не улыбнулся. Ему и в голову не приходило, что цель, поставленная им перед Отрядом, может стать предметом насмешек.
Эта кампания убила в нем чувство юмора. Или, по крайней мере, ввергла это чувство в коматозное состояние, как беднягу Копченого.
– Тай Дэй, не прогуляться ли нам?
Когда у Старика портится настроение, следует держаться от него подальше.
49
Предполагалось, что Одноглазый заменит меня в качестве летописца – хотя бы до тех пор, пока не вернется и не будет введен в курс дела Дрема. Но те редкие случаи, когда я или Костоправ пытался взвалить на колдуна эту работенку, послужили убедительным доказательством того, что Дрема незаменим. Потому как летописец из старого пердуна был аховый. Впрочем, в его возрасте это неудивительно.
Удивительно то, что он соблаговолил сообщить о замеченных им на прогулке с Копченым небезынтересных фактах. Нет, записать он ни черта не записал и детали, ясное дело, забыл, да и рассказал об увиденном не сразу – но ведь лучше поздно, чем никогда. Разве не так?
Может, и так. Старина Копченый не был намертво прикован ко времени. Мы с ним вернулись к моменту, имевшему место вскоре после того, как Нарайян посетил Ревуна на крепостной стене и их доверительный разговор был бесцеремонно прерван вконец распоясавшейся бандой озверелых приспешников Госпожи.
Сингх и Дщерь Ночи благополучно удалились в свои покои. Девочка почти не говорила. Нарайян явно робел в ее присутствии, хотя она была маленькой даже для своего возраста. Не обращая на него внимания, она примостилась за миниатюрным рабочим столом и подкрутила фитиль лампы. Любопытно было видеть ее за тем же делом, каким я занимался чуть ли не каждый день.
Я в изумлении следил за тем, как ее крохотная ручонка выводит слова на языке, которого я не знал и, как понял вскоре, на котором и сама она не умела ни читать, ни писать. Едва осознав, чем она занимается, я метнулся в прошлое в поисках объяснения. И узнал, что она засела за писанину неделю тому назад.
Была полночь. Нарайян задержался допоздна, пытаясь успокоить свою душу молитвой и достичь того состояния, в какое впадала Дщерь Ночи, когда касалась богини. Он предпринял, наверное, сотню попыток, но ни одна не увенчалась успехом.
Неудачи уже не отзывались в нем болью. Нарайян знал, что отстранен, и желал лишь понять за что.
В этот раз, едва душила забылся в тяжелом сне, Дщерь Ночи принялась его трясти:
– Проснись, Нарайян. Вставай.
Он с трудом разлепил глаза. В таком сильном возбуждении девочка пребывала разве что в тот день, когда узнала, что ей суждено стать орудием Кины, руками богини в этом мире.
Нарайян застонал. Больше всего ему хотелось оттолкнуть соплюху и рявкнуть, чтобы убиралась на свой тюфяк, но он оставался преданным слугой богини, готовым исполнить любую ее волю. А воля дочери – как бы это ни осложняло жизнь обманника – считалась волей ее божественной матери.
– В чем дело? – пробормотал он, растирая лицо.
– Мне нужны письменные принадлежности. Перья, чернила, кисти, чернильные камни, перочинный нож – все необходимое для письма. И большая переплетенная тетрадь с чистыми страницами. Доставь все это немедленно.
– Но ведь ты не умеешь ни читать, ни писать. Ты слишком мала.
– Моей рукой будет водить Мать. Но я должна приняться за дело как можно скорее. Она опасается, что не успеет завершить работу здесь, в безопасности. Времени осталось совсем немного.
– Но что ты собираешься писать? – спросил Нарайян, уже полностью проснувшийся и полностью сбитый с толку.
– Мать хочет, чтобы я сделала копии Книг Мертвых.
– Копии? Но ведь эти Книги утрачены в незапамятные времена. Даже жрецы Кины сомневаются в том, что они существуют. Если вообще появлялись на свет.
– Они существуют, только в… другом месте. Я их видела. И их надлежит вернуть в этот мир. Она скажет мне, что записать.
– Но зачем? – после недолгого размышления спросил Нарайян.
– Книги должны поспособствовать наступлению Года Черепов. Первая Книга – самая важная. Я еще не знаю, как она называется, но к тому времени, когда закончу писать, смогу ее прочесть и использовать для создания остальных Книг. А потом научу ими пользоваться, чтобы открыть путь моей Матери.
Нарайян судорожно глотнул воздуху. Он был неграмотен, как и подавляющее
