Я скрупулезно следовал данным мне указаниям, хотя по неуточненным причинам, не был полностью осведомлен о специфике фактического места назначения. Воображение уже рисовало мне какой-нибудь режимный исследовательский объект, сверкающий лабиринт из инновационной машинерии и сверхсложных устройств.
Место, куда я прибыл, никоим образом не соответствовало моим простодушным и прискорбно общепринятым ожиданиям. Та научная и метафизическая инсталляция, какой я ее себе вообразил, располагалась в большом и очень старом здании. Я вошел в него, согласно инструкции, через маленькую дверь, которую обнаружил в конце темного и узкого переулка, шедшего вдоль одной из сторон старого здания. Открыв ее, я вошел внутрь, едва ли видя на два шага впереди себя – час был уже довольно поздний. Язычок замка слабенько щелкнул, когда дверь затворилась за моей спиной, и все, что мне осталось, – подождать, пока глаза привыкнут к темноте.
Лунный свет пробивался через окно где-то надо мной и тускло растекался по грязному бетонному полу. Я увидел, что стою у подножия пустой лестницы, и уловил слабый звук – будто что-то ползло прямо ко мне. Потом я рассмотрел, что появилось из темноты под пустующей лестницей. То была голова, поддерживаемая короткой шеей, на которой она и скользила, словно змея, по бетонному полу – сантиметр за сантиметром. Черты ее лица были нечеткими, но почему-то казались деформированными, чем-то изуродованными. Существо издавало звуки, смысл которых я не понимал, его угловатая челюсть механически смыкалась и размыкалась. Прежде чем голова приблизилась ко мне, я заметил, что в другом, еще более темном углу этой мрачной, подсвеченной луной лестницы было что-то еще. Ненамного больше, чем голова, что ползла ко мне по полу, этот второй объект казался какой-то почти полностью лишенной формы кучей. На то, что передо мной – живая, пусть и болезненно бледная, плоть, указывало лишь то, что время от времени причудливое создание раскрывалось, как гигантский двустворчатый моллюск, поднятый с самого дна океана. И оно издавало тот же звук, что и ползучая голова – они оба кричали под этой тусклой и пустой лестницей. Это и было то место, где, как сообщалось, мне предстояла встреча с источником всех экзистенциальных явлений.
Я подумал, что, возможно, надо мной кто-то подшутил. Послушав немного вопли этих тварей и пожав плечами, я покинул здание через ту же дверь, в которую недавно вошел. Но стоило ей захлопнуться за моей спиной, как я понял, насколько похожи голоса отродий из-под лестницы на младенческие – ведь именно так существа, входящие в жизнь во всем многообразии форм, совершенных и не очень, встречают этот удивительный мир.
2. Преждевременная коммуникацияОднажды в детстве, ранним зимним утром, лежа в постели у себя наверху и глядя, как за окном моей спальни плывут по воздуху снежинки, я услышал голос снизу, произнесший: лед на реке не выдержал. Этот голос не был похож ни на один другой, знакомый мне, – очень суровый и в то же время очень тихий, будто лязг допотопного станка на старой фабрике. Больше не сказал он ни слова.
Покинув комнату и спустившись вниз, я застал родителей на кухне: сонное зимнее утро, отец листает газету, мать готовит завтрак, а те же самые снежинки, что проплывали за окном моей комнаты наверху, медленно кружат мимо кухни. Не успел я словом с ними обмолвиться, как мать вдруг заявила, что мне придется сегодня побыть дома, не объяснив, откуда у такого требования растут ноги. С присущей всем детям наивностью я спросил, связан ли матушкин наказ с тем голосом, что сказал про лед на реке. Отец с матерью, не говоря ни слова, обменялись выразительными взглядами через всю кухню. И в тот момент я впервые осознал, сколь много вещей в этой жизни мне совершенно неизвестны, сколь сдержанны, а зачастую и вовсе подозрительно безмолвны люди и места моего маленького детского мира.
Не помню, объяснили ли мать с отцом причину моего домашнего ареста в тот день, да и на самом деле тем зимним утром меня не тянуло на улицу, ведь голос, на тайну которого родители так и не пролили свет, продолжал обращаться ко мне в прежнем сурово-отстраненном тоне из каждого темного угла в доме. За окном кружился снегопад, а он все твердил и твердил мне раз за разом: лед на реке не выдержал.
Через пару дней родители поместили меня в больницу, где мне, помимо других процедур, ввели несколько сильнодействующих лекарств. По дороге туда отец удерживал меня на заднем сиденье, пока мать вела машину, и я утихомирился лишь в тот короткий миг, когда мы проехали старый мост, что был построен над довольно широкой рекой, которую прежде мне ни разу не доводилось видеть.
За время своего пребывания в больнице я обнаружил, что именно лекарства среди всех предписанных форм лечения позволили мне понять природу голоса, услышанного мною в то зимнее утро. Я знал, что родители будут проезжать этот старый мост всякий раз, когда будут навещать меня в больнице, и потому в тот день, когда врач вместе с моим дядюшкой вошли в палату, дабы посвятить меня в детали некоего несчастного случая, я озвучил ключевые слова раньше их. Прежде чем они успели рассказать мне о судьбе моих матери и отца и о том, как все это произошло, я сказал им: лед на реке не выдержал.
И голос, произнесший эти слова, не принадлежал ребенку – то был грубый и при этом тихий хриплый шепот, идущий из недр той великой и древней машины, которая, согласно своим собственным неисправным и неизвестным механизмам, отвечала даже за бесконечно малые движения мира, насколько я понимал. Поэтому, когда врач на пару с дядюшкой объясняли мне, что случилось с родителями, я все смотрел в окно, зачарованно наблюдая за работой машины, чьей частью я стал, и следил, как та одну за другой штампует снежинки, падавшие за окном моей больничной палаты.
3. Астрономическое пятноНа одной старой улице я нашел интересное здание:
