– Есть места?
При входе в вестибюль миссис Пик приостановила его. Трясущейся, тонкой кистью указала в угол – на стойке лежала раскрытая регистрационная книга. Имен ранее въехавших постояльцев на страницах книги не было, тем не менее торговый агент, не колеблясь, снял с корешка перьевую ручку и поставил подпись: К. Г. Крамм. Закончив, он повернулся к миссис Пик и нагнулся за своим чемоданчиком. В тот самый миг он впервые увидел левую руку миссис Пик, столь же тонкую, как и правая – но не дрожащую. Внешне она напоминала протез, похожий на выцветшую конечность старого манекена – местами отслаивалась эмалевая надкожица. Вот тогда мистер Крамм полностью осознал, в какой, по его словам, «бредовой несуразице» очутился. Но вместе с тем, добавил он, увиденное его взбудоражило – как одно из тех явлений, названия которых он не знал, о которых ни разу в жизни не помышлял, и, похоже, не сумел бы даже мало-мальски внятно вообразить.
От пожилой дамы не укрылось, что Крамм заметил ее искусственную руку.
– Вот видите, – медленно проскрипела она, – с чем-бы какой дуралей на меня не полез, я справлюсь. Жаль только, приличных постояльцев у меня не так много, как раньше. Куда там, будь воля некоторых – ко мне бы вообще никто не пришел, – договорила она.
«Несуразный бред», – подумал мистер Крамм про себя. Но все-таки, как послушная собачка, потрусил за миссис Пик, когда та повела его в дом. Скудное внутреннее освещение не давало распознать черты декора, внушая Крамму головокружительное ощущение – его словно окутали, завернули в себя невиданно пышные тени. Это чувство только усилилось, когда старуха дотянулась до небольшой лампы, что одиноко тлела во тьме, и одним пальцем настоящей, живой руки повернула фитиль. Некоторые тени свет отбросил назад – другие же разрослись в нелепых чудищ. Затем провожатая повела Крамма вверх по лестнице, держа лампу нормальной рукой – искусственная просто висела вдоль тела. И с каждой ступенькой, на которую всходила миссис Пик, раздавался тот самый динь-дон колокольчиков, который агент расслышал снаружи, пока ждал ответа после звонка. Но колокольчики будто замолкали, они звучали до того призрачно, что мистер Крамм заставил себя поверить: это лишь отголоски в его памяти или разгулявшемся воображении.
Комната, куда миссис Пик в итоге определила гостя, находилась на самом верхнем этаже, сразу по узкому коридору, начинавшемуся от двери в мансарду. К тому времени обстановка, казалось, утратила всякую несуразность, – так говорил мистер Крамм, пока мы сидели на скамейке в парке, ранней весной, разглядывая все то же блеклое утро. Такие промахи в суждениях, отвечал я, не в диковинку там, где речь идет о доходном доме миссис Пик; так, по крайней мере гласила молва в те дни, когда я жил в городе у северных рубежей.
Добравшись до площадки верхнего этажа, продолжал повествование Крамм, миссис Пик поставила лампу на стол у конца последнего лестничного пролета. Затем вытянула руку и нажала на выступавшую из стены кнопочку, включив несколько встроенных светильников вдоль обеих стен. Освещение, хоть и тусклое, а по описанию Крамма «насыщенно тусклое», открыло взору густые узоры на обоях и еще более густые – на ковровой дорожке коридора. С одной стороны тот расширялся перед проходом в мансарду, а с другой – вел в комнату, где торговому агенту и предстояло спать этой ночью. После того, как миссис Пик отперла комнату, и нажала там на другую кнопочку, Крамм обозрел тесноту и аскетичность покоев, где его поселили – очевидно без особой нужды, учитывая обширность, или, как он это назвал, «мрачную пышность» остального дома. Все-таки Крамм не выказал недовольства (и не почувствовал, твердо добавил он), и, промолчав, покорно поставил свой чемоданчик рядом с кушеткой, не оснащенной даже спинкой у изголовья.
– По коридору чуть пройдете, там ванная, – сообщила миссис Пик, выходя и закрывая за собой дверь. И в тишине комнатушки Крамму снова почудилось, будто он расслышал легкий динь-дон колокольчиков. Теряясь вдали, те затихали во тьме огромного дома.
Хоть день у него выдался долгим, торговый агент не чувствовал ни малейшей усталости. Или же, возможно, его сознание переступило границы крайней степени утомления и вышло за его пределы, рассуждал он, сидя на скамейке в парке. Некоторое время он, так и не сняв одежду, лежал на узкой, короткой кушетке и разглядывал большие, расплывшиеся потеки на потолке. В конце концов, подумал он, прямо над комнатой, где его поселили – крыша. По-видимому, с крышей неладно: она повреждена, и в ненастные дни и ночи мансарду заливает дождем. Неожиданно, самым странным образом, его ум захватила эта мансарда, до двери которой всего несколько шагов от комнаты. «Тайна старой мансарды», – сам себе прошептал Крамм, лежа на крохотной, узкой кушетке в верхней комнате огромной обители роскошных теней. Чувства и порывы, которых он никогда не испытывал, разгорались в нем наряду с волнующими мыслями о мансарде и ее тайнах. Он – разъездной торговый агент, ему надо выспаться перед завтрашним днем, но из головы все не шло, как он встает с кровати и по полутемному коридору подходит к двери в пристройку этого жилища теней. Если кто полюбопытствует, то он пошел искать ванную – так убеждал он себя. Но Крамм прошел мимо нее, и вскоре в растерянности понял, что прокрался в мансарду – оказывается, ведущую туда дверь не заперли.
Внутри пахло сладковато и затхло. Лунный луч, проникая в небольшое восьмиугольное оконце, помог торговому агенту пройти сквозь темневшие завалы к белесой лампочке, висевшей на толстом черном шнуре. Он дотянулся и повернул колесико выключателя, сбоку на патроне. Наконец-то он взглянул на окружавшее его богатство и аж затрясся от возбуждения при виде того, что ему открылось. По словам Крамма, старая мансарда миссис Пик походила на маскарадную лавку или на театральную костюмерную. Повсюду – целый мир всевозможных одежд и платьев. Они вываливались из глубин старых, распахнутых сундуков, покачивались в темном нутре высоких, распахнутых гардеробов. Позднее Крамму сообщили: эти диковинные костюмы – остатки с тех дней, когда миссис Пик танцевала стриптиз, а после предсказывала судьбу в средней руки ярмарочных балаганах. Сам Крамм припомнил замеченные на стенах мансарды два вида выцветших плакатов с рассказами о двух периодах давешней жизни старухи. Один
