Тогда-то, трансформировавшись из «жёлтого» газетного заголовка «Три миллиона жизней получено в качестве платы за независимость» и появился девиз Артели. Со временем малогероическая подоплёка девиза забылась, история обросла легендами, и через полтора века многие даже немолодые артельщики рассказывали юным коллегам о великих подвигах первопроходцев – паутиноукладчиков.
* * *Всей этой предыстории Евстигнеев не знал. Кроме разве что работы «Таксономическое разнообразие полифагов», которую изучал в первом семестре магистратуры. На втором семестре он был отчислен за регулярное непосещение занятий, хотя понятно, что вовсе не это, но скандал с деканом и оскорбительные доводы, которыми Евстигнеев продемонстрировал свое интеллектуальное превосходство над профессором, послужили главным поводом для отчисления. Евстигнеев попытался восстановиться, потом попробовал перевестись в менее престижный университет, но сплетни (особенно в научной среде) распространяются быстрее «пули». Ему отказали. Тщедушный, некрасиво-конопатый, слабый здоровьем, но непримиримый Евстигнеев написал статью, в которой желчно обличал слабоумие и протекционизм, процветающие среди его бывших коллег. В статье он несколько раз употребил слова «коррупция», «маразм» и «искоренить». Ему обещали публикацию сразу в нескольких крупных изданиях, если он сделает текст чуть более скандальным и помимо уже упомянутых имён использует те, что ему порекомендуют. Евстигнеев согласился с первой частью предложения, но напрочь отказался от второй. В результате статья так и не вышла, зато его немедленно и под благовидным предлогом уволили из младших лаборантов небольшого биопроизводства, где он служил на полставки.
После полугода мытарств, двух десятков немотивированных отказов и одного интервью с кадровичкой богом забытого НИИ, которая честно призналась, что имя Евстигнеева занимает в черном списке позицию номер два – «под номером один у нас налоговый мошенник, но он сейчас отбывает», – покраснела она и закашлялась, – он наконец-то понял, что проиграл.
Именно тогда он сперва подхватил ветрянку и спустил всю оставшуюся медстраховку на лечение, а потом зарегистрировался на бирже труда.
Там, страдая от жары, переминаясь с ноги на ногу в бесконечной очереди к окошку, где пергидрольная мулатка старательно делала вид, что ей не наплевать на всех этих бездельников, он познакомился с Софи.
В тот день ему исполнилось двадцать девять.
– Ой, да у тебя праздник, – стоящая сзади женщина почти положила подбородок на его плечо, жарко дыша клубничной жвачкой и касаясь его шеи волосами. – Надо же! И у меня тоже.
– Может быть, – Евстигнеев отодвинулся.
– Положено отметить, – клубничное дыхание снова обожгло ухо. Евстигнеев скрипнул зубами от раздражения, но промолчал. – Тут в кафетерии можно по талонам взять пива. У меня накопилось на пару кружек.
Если бы Евстигнеев в то утро позавтракал, если бы поужинал днем раньше… Да что там! Если бы не два предыдущих дня на чае без чая и сахара, он вышел бы из очереди и побежал прочь и от клубничного дыхания, и от приторной смеси дезодоранта и подмышек, и от несвежих волос…
Евстигнеев не любил женщин. Не в том смысле, что он предпочитал мужчин. А в том, что если мужчины его кое-как устраивали в качестве объектов коммуникации, то женщины уже воспринимались как существа нерациональные, нелогичные и вообще неприятные. Не чувствуя ни эмоциональной, ни физиологической потребности в женщинах, Евстигнеев старался держаться от них как можно дальше. Дальше!
Ещё дальше… Но не тогда, когда вопрос его – Евстигнеева – выживания можно было решить за их счет.
Задыхаясь и едва сдерживаясь, чтобы не зажать нос пальцами, Евстигнеев кивнул.
– Пойдемте.
– Софи Зайковская-Смит, – она втиснула пухлое запястье под локоть Евстигнеева и поволокла куда-то в сторону.
– Евстигнеев. Сергей… – он послушно поволокся вслед.
Софи безостановочно болтала и макала толстые губы в пену. Евстигнеев жевал гамбургер и размышлял о возможности использования маутнеровских нейронов рыб для испытания паукообразных с целью поиска новых нейротоксинов. И так увлёкся, что довольно поздно сообразил, что его спутница уже с полминуты молчит… как рыба.
Евстигнеев огорчился. Очевидно, был задан вопрос, на который требовалось ответить. Евстигнеев побаивался женских вопросов. Все женщины, коих он встречал на жизненном пути, отличались бесцеремонностью и обожали выяснять детали евстигнеевского быта. Поэтому Евстигнеев не без опаски переспросил:
– Что? Не расслышал…
– Профессия у тебя какая?
Поскольку вопрос прозвучал за столиком кафе при бирже труда, а задавала его такая же, как сам Евстигнеев, безработная, он посчитал возможным ответить.
– Биотехнолог. Специализация – арахнокон-струкции, а если подробнее, то…
– Ого! – перебила Софи и округлила глаза. Потом ткнулась лицом в кружку и с полсекунды громко втягивала в себя пиво. – Так мы с тобой идеальный марьяж. Я кэп, ты техник.
– Не понял, – нахмурился Евстигнеев.
– Про Артель слыхал?
– Мало… – Евстигнеев почти не лукавил.
– Ну, ты даешь! Артель – шикарная контора, в которую мечтает пристроиться всякий чел, если у него, конечно, есть мозги. Это почти невозможно – там все места на тысячу лет вперёд расписаны. Но тебе повезло! – она подняла жирный палец и поводила им перед евстигнеевским носом. – Существуют паутиноукладчики. Жестянки, которые прокладывают сетку в дальнем. Работа собачья, небезопасная, но платят отлично! Так вот на укладчики нанимают только парные экипажи, но чтоб официально муж и жена, потому как вахты долгие и традиция такая… Ну, и чтобы один обязательно пилот, а второй с биосистемами мог возиться. А теперь внимание: я кто, по-твоему? Я – пилот! Не веришь? Хочешь, лицензию покажу сейчас! По-моему, это судьба. Ничего личного, только здравый смысл. Как тебе?
Она говорила долго. Слишком долго, чтобы Евстигнееву хотелось всё это выслушивать. Но главное он понял на самой первой минуте рассказа – у него будет работа. И лаборатория. И шесть месяцев абсолютного покоя. Существовал лишь один минус – женитьба, но Евстигнеев предпочёл об этом пока не думать, тем более что Софи сама сразу оговорила фиктивность брака.
– Если почешемся и успеем на собеседование к следующему вторнику, то через месяц будем уже на вахте. Ну что, товарищ техник… За марьяж? Кстати, мне сегодня тридцать.
Софи солгала. В тот день ей стукнуло не тридцать и даже не тридцать пять. Она родилась на десять лет раньше Евстигнеева и даже не в один с ним день. Евстигнеев узнал об этом в момент регистрации брака, когда его взгляд случайно упал на её паспорт с гербом Артели на корочках. Уже позже Софи призналась, что специально таскалась по биржам – подыскивала неженатого биотеха. Дело было в том, что Софи уже больше года стояла в «черном списке» Артели и могла вот-вот лишиться гражданства, поскольку к тридцати девяти годам оставалась бездетной, что Артелью не поощрялось. Проболтавшись на паутиноукладчиках в
