– Если бы не ты, я бы, наверное, решилась… – разоткровенничалась Софи уже после успешно пройденного Евстигнеевым собеседования. – Ну, ты понимаешь… Смысла жить никакого – ни детей, ни друзей… Сбережения есть, но зачем они, если я не там. Не со своими. Понимаешь?
– Наверное, – Евстигнеев вздыхал. Он хорошо помнил, как ещё не так давно по утрам собирался на автомате, чтобы уже возле двери вспомнить, что его «альма матер» уже даже не мачеха, а так… комплекс зданий и сооружений.
– Вот так-то… Знаешь, Артель – это такое место! Неартельщик даже представить не в состоянии… Все вместе, все друг другу помогают, любят друг друга как братья… Артель – это семья. И, кстати, Евстигнеев, про семью… Ты мне нравишься как мужчина. Понимаешь?
Вот этого Евстигнеев совершенно понимать не желал.
Ночью, в королевском номере роскошного отеля, снятом Артелью для молодоженов в качестве свадебного подарка, Софи, изрядно нахлебавшись шампанского, полезла целоваться. Евстигнеев сухо напомнил, что договоренности их не предусматривают никаких отношений, кроме рабочих. Софи поприставала с полчаса, потом пьяно захныкала.
– Обижаешь, Евстигнеев… Я всё-таки ещё молодая и красивая женщина.
– Возможно, – Евстигнеев смотрел в пол, стараясь не поднимать глаз. – Но мне это как-то не интересно.
– Ты что, импотент? Или, может, девственник? – расхохоталась Софи громко. Чтобы спрятать за смехом женскую нехорошую обиду.
– Угу, – Евстигнеев нехотя кивнул. – И не намерен ничего менять.
* * *Через несколько недель чета Евстигнеевых направилась на паутиноукладчик номер 0004 и приняла вахту у пожилой пары. Первые месяцы Евстигнеев привыкал к кораблю, изучал лабораторное оборудование, читал мануалы. Спускаться в шлюзовую эпигину Евстигнеев не собирался. Зачем? Во-первых, это запрещалось регламентом, во-вторых, вполне хватало информации с датчиков, а в-третьих, Евстигнееву оказалось достаточно беглого взгляда на стены, пол и потолок шлюза, чтобы понять – биосистема в норме. К тому же сразу по прибытии, едва выбравшись из капсулы на стянутую металлической решеткой поверхность шлюза, Евстигнеев взял соскоб. «Отличная… Великолепная конструкция. Безупречно», – повторял он восхищенным полушепотом, разглядывая на экране многократно увеличенную плоть арахны. Если бы не Софи, Евстигнеев был бы почти счастлив. Она слишком часто заходила в лабораторию, не обращая внимания на молчаливое сопротивление мужа, клала ладонь на его плечо, дышала на ухо клубничными парами и возбужденно рассказывала об Артели. Ещё Софи требовала от Евстигнеева в обязательном порядке носить оранжевую униформу и не манкировать утренним прослушиванием гимна.
– Это важно, Евстигнеев. Лишь так ты сможешь стать настоящим артельщиком, – она сперва с терпеливой, какой-то чересчур уж ангельской улыбкой, а потом уже нервно отдирала скотч с динамиков и подсовывала стопку прошлогодних еженедельников под дверь евстигнеевской каюты (к счастью, на укладчике имелось несколько отдельных спальных помещений).
Евстигнеев довольно долго терпел и даже цеплял к лацкану бейдж Артели, ровно до той самой ночи, когда Софи ввела капитанский код доступа в лок-панель евстигнеевской каюты и объявилась перед напуганным мужем совершенно без одежды, зато с накрашенными губами и щеками. Тщедушный, худенький Евстигнеев оказался неожиданно юрким и быстроногим. Сперва он ловко скатился с ложемента, потом поднырнул под локоть Софи, а затем, преследуемый женой, ворвался в шлюз, подперев вход прихваченным по пути осветительным блоком.
– Я твоя жена, Евстигнеев! – кричала Софи и стучала кулаком в обшивку, наплевав на всякую гордость. – И я требую, чтобы ты ко мне относился как к женщине, а не торчал всё время в лаборатории, разглядывая паучьи внутренности! У меня, между прочим, гормоны, Евстигнеев, и я могу из-за этого напутать с навигацией! Мне нужен мужчина, слышишь ты, псих!
Евстигнеев молчал. Софи не успокаивалась.
– Кстати, если в Артели узнают, что ты со мной не спишь – вылетишь к чертям собачьим! С голоду сдохнешь! Кому ты сдался, бездарь!
– А сама? – голос Евстигнеева прозвучал зло и глумливо. – Сама-то ты кому нужна? Артели своей? Брехня! Не будет меня – и тебя не будет.
– Ты… ты, – Софи задохнулась… – Да чтоб ты сдох!
И пошла прочь, размазывая по лицу не то слёзы, не то румяна и смешно шаркая босыми ногами по пластиковой обшивке пола. Евстигнеев долго ещё слушал тишину, а потом прокрался к себе, снял ненавистные оранжевые кальсоны и наконец-то переоделся в любимую пижаму. С тех пор Софи несколько успокоилась, перестала кривиться при виде тощей, одетой не по дресс-коду фигурки Евстигнеева, отказалась от совместных чтений еженедельника, но всё-таки раз в месяц с неумолимой настойчивостью океанского прилива билась к Евстигнееву в каюту и, не получив ответа, желала ему немедленной и страшной смерти.
* * *Евстигнеев изучал смотровой экран шлюза, перемещая камеру по периметру шлюзовой эпигины. Арахна вибрировала. Рвалась к равнодушно застывшей «пуле». «Интересно, как долго защитная решетка выдержит»? – бесцветно подумал Евстигнеев. Вряд ли проектировщики рассчитывали на долгое пребывание капсулы внутри шлюза. Регламентом определено полчаса. Расчет прочности наверняка делался с аварийным допуском… Сколько? Час? Два? Когда мышцы арахны сомнут металл, дотянутся до «пули» и раздавят её?
– Это обрыв на «маме», – вошла сменщица. Ни «здрасте, товарищ», ни «как дела, товарищ». Видимо, сделала для себя выводы на предмет евстигнеевской лояльности. – Вероятность подобного обрыва, согласно теореме Нгобо…
– Ничтожна, но существует, – согласно кивнул Евстигнеев, хотя его никто и не спрашивал.
– Товарищи из Артели сделают всё возможное, однако необходимо отработать прочие версии.
– Версии? Какие? – голос Евстигнеева зазвучал неожиданно язвительно. – Есть обрыв, мы даже предполагаем, где он, и знаем, что на его восстановление потребуется лет пятьдесят. Но для нас с вами, товарищ дамочка, разницы никакой.
– Не сметь! – она покраснела. – Не сметь паниковать!
– Да кто паникует, мадам? – ухмыльнулся Евстигнеев. – Просто говорю как есть. Мы застряли, а ваша расчудесная Артель, даже если захочет нас вытащить, не сможет. Сюда теперь не дойти раньше чем через полвека. Я не паникую, но и не вижу смысла изображать из себя героя.
– В чем дело? – капитан сменщиков ворвался в лабораторию, и Евстигнееву показалось, что стены как-то разом сдвинулись, превращая и без того крошечное помещение в склеп.
– Товарищ тут… – сменщица повернулась к мужу. – Считает, что мы в безвыходной ситуации. Паникует.
– Глупости! Мы не погибнем. А меж тем три миллиона жизней было отдано Артелью за независимость, – взрокотал капитан, надвигаясь
