– Вы очень заботливы, милорд. Этой ночью ничто не потревожит мой сон, – солгала я со сладкой улыбкой.
Он улыбнулся в ответ, хотя глаза остались холодными, и распахнул дверь.
– Я пришлю к вам служанку, чтобы помочь с платьем.
Я кивнула и вошла в комнату, свечи затрепетали. Все пропало, подумала я, опустившись на краешек кровати. Неужели все тайные планы рушились из-за невозможности просчитать каждую мелочь?
Я хотела уйти из замка следующей ночью. Нужно было время, чтобы найти двери, которыми пользовалась прислуга, – их описал мне Лайам. Через них я должна была выскользнуть из Дамэна и вернуться обратно. Но, если мне не удастся выйти из комнаты, надо будет менять план. Камень придется искать при свете дня, пойти на риск, учитывая, сколько мужчин будет охотиться в лесах.
Нужно было придумать причину, чтобы присоединиться к охоте или оказаться завтра в лесу. Сейчас мне ничего не приходило в голову, но я устала и была встревожена.
Наконец явилась служанка. Она помогла мне раздеться и разожгла камин. Я обрадовалась, когда она ушла, – оставшись в одиночестве, одетая лишь в ночную рубашку, я распустила волосы и упала на кровать, глядя на гобелен с единорогом. Голова болела.
Я подумала о Тристане. Когда-то он жил здесь, возможно, даже заходил в эту комнату.
При мысли об этом я села и стала перебирать воспоминания, пока они не поблекли от моих усилий. Я видела его в Дамэне, во время урока фехтования с братом. Тогда он думал об укромных уголках, тайных проходах и секретных дверях замка.
Поднявшись с кровати, я принялась блуждать по комнате. Мое внимание сразу привлек гобелен. Я медленно отвела его в сторону и взглянула на каменную стену под ним. Кончики моих пальцев осторожно касались камней, ища трещины в строительном растворе.
Мне потребовалось время. Ноги замерзли на каменном полу, когда я наконец нащупала выемку. Я потянула камень на себя, чувствуя, как в стене открывается узкая древняя дверь. Она вела в потайной проход: темный, пахнущий мхом и плесенью.
Сеть скрытых коридоров. Сплетение вен и артерий замка. Возможность ходить повсюду, не будучи увиденной.
Я быстро надела туфельки, схватила подсвечник и осмелилась шагнуть в коридор, позволяя теням сомкнуться надо мной. Свеча у меня в руке тускло мерцала, не в силах рассеять тьму. Я не закрыла дверь полностью – оставила узкую щель. Я думала об арках – проемах, также нуждавшихся в благословении. Если каждую настоящую дверь украшал рисунок, возможно, то же самое касалось и тайных дверей.
Я подняла свечу, осматривая древнюю арку: над ней парой грубых линий был вырезан единорог.
Значит, можно найти комнату Картье, подумала я и, прежде чем страх или здравый смысл взяли верх, углубилась в коридор. Я гадала, удастся ли выбраться из замка таким образом, и содрогнулась, представив, что могу заблудиться в этом темном, жутком лабиринте.
Я шла осторожно, как ребенок, делающий первые шаги. Останавливалась, заслышав любой звук: лязг дверей внизу, голоса, доносившиеся из кухни, ветер, что выл снаружи, как дикий зверь, всплески смеха. Мне стали попадаться двери – я рассматривала рисунки их благословений. Это крыло замка отвели для гостей, и я запоминала каждый поворот и молилась, чтобы в комнате Картье тоже нашлась потайная дверь. Я забыла о времени – мои ноги заледенели, холод пробрался под ночную рубашку. Уже хотела повернуть назад, как наконец обнаружила дверь. В других обстоятельствах я бы рассмеялась, узнав, что комнату Картье охраняет крылатый горностай, но мое сердце сжималось, мысли путались. Я дрожала – потому что скоро увижу его. Злится ли он на меня?
Я подняла руку и отодвинула засов. Потайная дверь открывалась внутрь коридора: вероятно, чтобы на плитах пола не оставалось следов. Передо мной висел тяжелый гобелен, как и в моей комнате.
Я услышала звук шагов. Картье ходил по комнате. Я гадала, как поприветствовать его, чтобы не напугать.
– Господин!
Гобелен приглушил мой голос, но он услышал и, наверное, почувствовал сквозняк. Картье рывком отвел гобелен в сторону, глядя в потайную дверь – на меня. Второй раз за ночь он потерял дар речи. Я шагнула в комнату, мимо него, чуть не плача при виде теплого, яркого пламени в камине.
Я замерла в центре комнаты, ожидая, когда он подойдет ко мне. Картье взял у меня подсвечник, поставил его на стол, провел рукой по распущенным волосам. Он застыл спиной ко мне, словно не хотел смотреть на меня. Наконец Картье обернулся. Наши глаза встретились.
– Амадина Журден, – проговорил он с грустной улыбкой, – как ты ускользнула от меня?
– Господин Картье, мне так жаль, – затараторила я – слова срывались с моих губ, опережая друг друга. Должно быть, он услышал боль в моем голосе, сожаление, что мне пришлось тайно оставить Магналию. – Я хотела сказать вам.
– Теперь я понимаю, почему ты этого не сделала, – вздохнул Картье. Только сейчас он заметил, что я дрожу и одета лишь в ночную рубашку. – Сядь к огню. Нам нужно поговорить.
Он придвинул кресла к камину, и я села, вытянув ноги, чтобы немного согреться. Я чувствовала на себе его взгляд, наше молчание было радостным и смущенным одновременно – да, я сбежала из Магналии, но у него хватало секретов.
– Итак, – начал он, глядя в огонь, – Журден – твой покровитель.
– Да. А вы – Эодан Морган. – Запретное имя сорвалось у меня с языка каплей меда, так тихо, словно у стен были уши. Его звук повис в воздухе предчувствием грозы. Глаза Картье, голубые, как июльское небо, нашли мои, тень улыбки скользнула по его губам.
– Верно. А еще я – Тео д’Арамитц.
– И Картье Эварист, – добавила я. – Три имени, три личности – один человек.
– Даже не знаю, с чего начать, Бриенна, – проговорил он.
– С самого начала, господин.
Картье замер, услышав это обращение, словно вспомнив о том, какими должны были быть наши отношения, но потом обрел голос. Слова потекли, превращаясь из ручейка в полноводную реку.
– Мой отец поддержал заговор против Ланнона двадцать пять лет назад – тебе хорошо известна эта история. Я был еще ребенком и ничего не помню, но мою мать и старшую сестру убили, а отец бежал, чтобы та же участь не постигла меня. Он отправился на юг, в Деларош, стал писцом и растил меня как валенийца. Когда я начал умолять его позволить мне раскрыть страсть, он рассказал, кто я на самом деле. Совсем не Тео д’Арамитц, даже не валениец. Меня звали Эодан, а сам он был мятежным мэванским лордом, одержимым местью.
Он замолчал. Я видела, что Картье вспоминает отца. Его лицо помрачнело, словно боль потери была еще острой.
– Раз в год он
