Мяут любил Джесси и Джеймса – так, как старшие братья любят своих нерадивых младших родственников – и, разумеется, переживал за них, но его волнение никак не могло сравниться с тем, почти на грани отчаяния, которое испытывал пикачу.
Эшу было сейчас… что-то около двадцати? Получается, на протяжении десяти лет пикачу был неразлучен со своим тренером, следовал за ним в любом из путешествий, был верным другом… напарником.
А теперь? В этом, очередном для Эша увлекательном путешествии зверек оказался всего лишь обузой, тяжелым, неподвижным грузом для тех людей, которых он так ценил. И ему пришлось оставить их, хотя пикачу, вне всякого сомнения, многое отдал бы за то, чтобы вновь защищать Кетчума от разных нападок судьбы.
Только на этот раз – это понимал и Мяут, и даже сам пикачу – вряд ли удар в несколько тысяч вольт мог бы стать хорошей защитой. От того, чему на протяжении тысячелетий безраздельно принадлежала пещера, требовалось оружие посильнее, чем то, которым обладали покемоны.
Оставалось только надеяться, что сержант Донован и его солдаты таким обладают.
Мяут тяжело вздохнул, по-прежнему не решаясь открыть рта, чтобы завязать разговор, и вздох его эхом отразился в противоположном конце комнаты. Там, за импровизированным центром связи, устроенным прямо на обеденном столе, сидела невеста Джима, впрочем, Мяут сильно сомневался в том, что она все еще помолвлена с его другом. В конце концов, Мяут был взрослым покемоном, которому нельзя было отказать в наблюдательности, и кошачьи глаза его прекрасно улавливали нежность в том, как Джессибель касается плеча доктора Грина или в том, как Саймон успокаивающе сжимает руку девушки.
Сейчас Джессибель выглядела хуже, чем когда-либо. Волосы ее, очевидно, давно уже не видели расчески, от постоянного недосыпа у нее появились круги под глазами, а от непрекращающейся тревоги – мертвенно бледный цвет лица. Она сидела в старом низеньком кресле, укутанная в шерстяной плед по самые уши, хотя на улице было достаточно тепло, и уже примерно полчаса боролась с дремотой. Мяут не мог сказать точно, сколько ночей она не спала, стараясь связаться с экспедицией или получить от них хоть какие-то новости. Иногда на посту ее сменял Саймон, но даже тогда Джессибель часто оставалась в комнате – пристраивалась на подлокотнике кресла и вслушивалась в мерное шипение помех так, будто они могли рассказать ей об обстановке в пещере. Обычно в такие моменты, чтобы успокоиться, она неосознанно перебирала пальцами короткие темные волосы доктора Грина. И Мяут никак не мог отделаться от мысли, что тонкие черты лица Саймона и его вечно обеспокоенный судьбой мира вид подозрительно напоминают Джеймса.
- Белл… - неуверенно позвал покемон, поразившись тому, каким уставшим и дребезжащим кажется его голос после долгого вынужденного молчания.
Девушка вздрогнула и испуганно оглянулась. Она уже успела забыть, что один из доверенных ей покемонов обладает даром человеческой речи. Однако Джессибель удалось быстро взять себя в руки, и уже через мгновение она смогла выдавить слабую улыбку.
- Тебе лучше пойти отдохнуть, ты неважно выглядишь, - продолжил Мяут, одновременно с этим откладывая в сторону десерт, к которому он так и не приступил, - я послежу за аппаратурой.
Джессибель тряхнула головой, на секунду закрыв лицо в спутанных прядях огненно-рыжих волос.
- Со мной все в порядке, - сердито буркнула она, разом потеряв весь свой аристократический глянец, - единственный, кому тут требуется отдых – это ты. Вам с пикачу сильно досталось.
По мнению Мяута, ему с пикачу как раз таки ничего и не досталось – все, что они делали в последнее время – это лежали, парализованные страхом или отдыхали, чтобы прийти в себя. Мяут давно уже разучился вести подобный неподвижный образ жизни, и предлагая Джессибель свою поддержку, он хотел помочь не только ей, но и себе самому.
Девушка попрепиралась еще немного, но скорее для галочки, нежели на самом деле желая остаться в этой душной скучной комнате. Поэтому сдалась она довольно быстро, в капитулирующем жесте подняв руки и скинув тяжелый плед на пол. Она поблагодарила Мяута на прощание, легко коснувшись в поцелуе его макушки, и вышла, слегка покачиваясь от перенапряжения, из комнаты.
Мяут тут же занял ее место, неловко вскарабкавшись на нагретое кресло, и принялся рассматривать мерно потрескивающую от работы аппаратуру. В голову пришли воспоминания о том, что в троице из команды Р он всегда был ответственным именно за аппаратурное обеспечение. На зависть многим людям, большинство из которых, несомненно, составляли студенты радиотехнических факультетов, обыкновенный покемон, не обладающий даже самой посредственной силой, оказался, будто бы в качестве поощрения, наделен необычайно острым умом и смекалкой. Любую микросхему Мяут читал как открытую книгу с удивительным содержанием. А вот в том, что касалось системной части, он был куда слабее – зато тут выделялся Джим. И это было почти так же невероятно, как и покемон, обладающий способностью к роботостроению. Джимми-бой, который запросто мог перепутать юг и север, внезапно становился в сотни раз серьезней и внимательней, если в пределах его зрения оказывались длинные заковыристые строки программного кода. Он тогда разминал руки, как заправский пианист, и пальцы его начинали порхать над клавиатурой, добавляя и переписывая, превращая бездушного железного монстра в разумное, способное выполнять приказы существо. Казалось, Джеймс даже не задумывается над тем, что пишет – циклы и функции, казавшиеся другим лишь частью неизведанного шифра, формировались в его голове словно по наитию, любую из программ он писал как музыкальную симфонию. Мяуту и Джесси в такие моменты оставалось лишь с открытым ртом наблюдать за этой виртуозной игрой.
Что касается Джесси… Джесси была лидером, и этим все сказано. Она вела их крошечное войско в бой с энтузиазмом великого полководца. Чудесным образом, у нее всегда находились нужные слова, порой грубоватые, но всегда эффективные. Она научила их никогда не сдаваться – если уж девушка не раскисает, как они, мужчины, могли позволить себе подобную низость? А еще Джесс всегда была худой и гибкой, как ивовая ветвь. Она могла пролезть куда угодно, и с легкостью прошла бы в темной комнате, наполненной препятствиями, так ни на что и не наткнувшись.
Что бы не говорили недоброжелатели, они
