Пока я молол языком, она не проронила ни звука и ни разу не перебила меня насмешкой, поэтому я продолжил:
– Конечно, случается и такое, что рисунок приходит сам, без всяких усилий.
Я улыбнулся, положив руку на блокнот из опасений, что он может открыться, словно в глупой комедии, и показать Валке ее портрет.
Она кивнула, постучав передними зубами по горлышку бутылки. Затем, внезапно осознав всю легкомысленность этого жеста, поставила бутылку на песок между нами. При этом она не отводила взгляда от темного, как вино, моря.
– Да, он был ксенологом. Это я про своего отца. Он не поладил с вашей инквизицией во время раскопок в Озимандии.
– Это не моя инквизиция.
Мы надолго замолчали, слышны были только шум моря и слабые крики птиц. Ветер стонал в ущелье за нашими спинами, прерывистый и одинокий.
– Валка, вы ненавидите меня? – спросил я наконец.
– Да вы сами себя ненавидите, – она одарила меня легкой улыбкой, просочившейся сквозь окутавшую меня пелену, как чернила сквозь одежду, – и не нуждаетесь в моей помощи.
Нечто вроде безумия охватило меня, заклокотало где-то под горлом, и я рассмеялся, негромко и глухо. Икота прервала смех, я закрыл рот и задержал дыхание, чтобы не стало еще хуже.
– Ну, мне ответить нечем.
– Вы не тот, за кого я вас принимала, – сказала она, и эти слова засверкали, как ее волосы в лунном свете.
Я смотрел на нее, она – на меня. Ее улыбка растянулась шире, и я тоже невольно улыбнулся, чувствуя, что недавний смех вот-вот вернется.
– А за кого вы меня принимали?
Ей не нужно было отвечать. Я и так знал.
Валка долго смотрела на меня, ее золотистые глаза горели в темноте своим внутренним светом.
– Уверена, вы сами можете догадаться.
И я догадывался. Она принимала меня за Криспина. Думала, что я мясник, убийца, волк среди волков, что насилие, творившееся в нашем мире, доставляет мне удовольствие. Но хотя Империя была логовом волков, я не считал себя одним из них. Должно быть, эти мысли отразились на моем лице, потому что Валка сказала:
– Нет, вы не такой. Вы носите свою имперскую мантию как обузу.
– Так и есть.
– Почему? – спросила она. – Почему вы недовольны? Это положение… Вам дадут все. У вас и так есть все. Вы палатин, и вас хотят сделать консортом, мужем девушки, которая правит планетой. Вы понимаете, какое это безумие? Анаис Матаро правит планетой? Или кто-то другой, раз уж на то пошло.
Мы немного посмеялись. Она – над Империей, я – над Анаис. Потом я отвернулся и снова принялся играть с камушками на песке.
– Почему вы считаете таким ценным то, что у меня есть?
– Вы говорите о своих привилегиях? Может быть, вы предпочли бы стать простолюдином?
– Я был простолюдином несколько лет, – резко ответил я, с вызовом посмотрев на нее. – Валка, я жил в ливневой канализации. Я потерял свою… своего друга из-за этой проклятой серой гнили. На Колоссо я был на волосок от смерти столько раз, что сбился со счета. Я прошел через такое, что вы и представить не можете. Не попрекайте меня привилегиями. Я знаю, кто я такой. Я не выбирал такую жизнь, и не думайте, что я не страдал из-за этого. И это вовсе не привилегия – остаться здесь.
Я больше не мог смотреть на нее. Только не сейчас, не после того, что собирался сказать.
– Но Гиллиам… Гиллиам был моей ошибкой. Я искуплю свою вину и прошу у вас прощения. Я поступил неправильно. Но если вы думаете, что насильственная женитьба на Анаис Матаро не означает тюрьму для меня только лишь потому, что она красавица – это ваше слово, а не мое, – тогда вы просто не понимаете, что такое тюрьма.
К моему возрастающему удивлению, Валка не ответила, скрыв свое молчание за глотком вина.
Напряжение, появившееся на ее бледном лице, очень напоминало болезненную гримасу.
Помолчав немного, я смущенно добавил:
– Знаете, я тоже хотел стать пилотом. Мы с Хлыстом и кое-кто еще, то есть мирмидонцы, мы собирались купить корабль и, возможно, заняться торговлей. Или поступить в наемники, странствовать с одного Колоссо на другое…
Я поднял камешек и бросил его в море. Получилось не совсем удачно.
– …Я хотел стать таким, как Симеон Красный. Путешествовать между звездами, встречаться с ксенобитами… спасать принцесс, в конце-то концов.
– У вас романтические представления о Вселенной, – заметила Валка.
Она думала, что сказала что-то обидное, но я не отреагировал.
– Был бы только рад этому, – ответил я, – и мне жаль, что Вселенная не разделяет мои чаяния.
Я затылком почувствовал взгляд ее невероятных глаз, но не обернулся.
– Вы всегда говорите так театрально?
– Спросите у кого-нибудь, кто знает меня лучше.
Валка фыркнула и протянула мне почти пустую бутылку:
– Раз уж на то пошло, мне тоже жаль.
Есть еще одна проблема с основанными на здравом смысле представлениями Августина о времени: оно предполагает определенную причинную связь между прошлым и настоящим, между настоящим и будущим. Возможно, это и справедливо применительно к физике, ну а в рассказе? Нет. Истории не подчиняются Непрерывно Ускользающему Времени. Выходят за его рамки. Они вечны. В классическом английском слово «present» означает еще и «дар». Понятия не имею, как древние справлялись с такой путаницей, но в этой неопределенности есть своя красота. Каждое проходящее мгновение бесценно и потому отделено от предшествующих и последующих.
Истина? Истина в том, что я не помню, распили ли мы эту бутылку в наш последний вечер в Калагахе или в тот раз состоялся какой-то другой разговор, который не задержался у меня в памяти. Это не имеет значения. В моих воспоминаниях мы встали и пошли обратно к ущелью как раз в тот момент, когда небо обернулось громом и пламенем.
Колоссальная красно-белая вспышка заполнила собой все небо, отбрасывая глубокие тени на скалы. За ней последовали голубые, не такие яркие. Я стоял как завороженный, глядя на гаснущие огни, пересекающие небосвод. Пламя окрасило облака, превратив ночь в шутовскую пародию на закат с совершенно неестественными, даже для огромного кровавого солнца Эмеша, красками. Розовые и голубые огни – цвета плазмы – метались по небу, словно молнии.
У меня не было времени вспоминать физику элементарных частиц. Наоборот, от потрясения и благоговейного страха я забыл о здравом смысле.
Звук пришел с небольшим запозданием, и его волна сбила меня с ног.
