– Что вы узнали?
И я рассказал. Все, что угодно, лишь бы скрыть истинную цель моего прихода сюда. Оставалось только надеяться, что я не обреку молодого ксенобита на мучения и его не повесят на кресте. Возможно, титул баэтана защитит его. Я очень на это надеялся.
– Помните то существо, которое было без доспехов? Низкорослое.
– Да?
– Это их нобиль, или кого там Бледные считают своими аристократами.
Глава 76
Признание умирающего
Все время вперед, все время вниз и ни разу влево или вправо. Мне нужно было каким-то образом избавить Уванари от мучений, которые я сам же на него навлек. Нужно было успокоить остальных сьельсинов, следуя образцам поведения, которые я едва понимал. Нужно защитить себя и своих друзей, когда мой перевод неизбежно сравнят с записями разговоров. Защитить Валку, ставшую теперь моей союзницей, – ведьму, использующую машины, виновную в одной из Двенадцати скверн Капеллы. Но в первую очередь мне необходимо было сбежать с Эмеша, от графа и великого приора, от всех тех, кто старался превратить меня в муху, попавшую в их паутину.
Думаю, Гибсон был прав – я мелодраматичен до предела. Я никого не посвятил в свои планы, кроме сьельсинов. И Валки.
В последний раз я вошел в комнату для допросов с ядом вместо крови. Каждый нерв во мне пылал. Мне следовало быть осторожным, крайне осторожным. Мы летели вслепую. Если Валка не сумеет снова взломать сеть бастилии, если Танаран и все остальные выступят прежде, чем Валка устроит свое технологическое колдовство, если Уванари слишком изранено, чтобы сыграть отведенную ему роль… Что ж, в каждом лабиринте есть свой минотавр, иногда даже не один.
– Нам известно, – начала инквизитор, – что существо по имени Танаран было начальником вашей экспедиции.
Когда я перевел, Уванари оскалило зубы, вытянулось в электромагнитных захватах, удерживающих его запястья и лодыжки.
– Ты сказал им?
– Ekaan, – ответил я и выдохнул, стараясь повторить тот звук, который на языке сьельсинов означает «да». – У меня не было выбора. Танаран – родственник аэты Аранаты? Его… ребенок?
Я внимательно осмотрел бинты на руке с содранной кожей и пропитанную анестетиком повязку, сквозь которую лекарство просачивалось в раненый бок и кровеносную систему. Мои пальцы сжимали рукоять ножа – точно такой же даги, какую я носил при себе дома. Я раздобыл его во время одной из редких вылазок в город.
– Как Танаран может быть его ребенком?
Я перевел его вопрос Агари и добавил:
– Каким бы ни был у сьельсинов механизм перехода власти, она не передается по наследству.
Интересная информация, но чисто научного характера, а инквизитор не была схоластом. Она фыркнула и, вместо того чтобы разрешить мне ответить, задала новый вопрос:
– Станет ли твой хозяин вести переговоры по освобождению Танарана?
– Ваше преподобие, – сказал я, сдвинув брови, – вы это серьезно? Мне не говорили, что мы обдумываем…
Ноздри Агари возмущенно раздулись. Она мельком оглянулась на катара Рома и ответила:
– Просто спросите.
У меня немного отлегло от сердца, и я, повернувшись к сьельсину, выполнил указание.
Уванари защелкало челюстью и вздернуло подбородок:
– Это возможно. Но у аэты есть и другие преемники…
Оно употребило то же слово, что и прежде: баэтан, корень. Но теперь смысл стал ясней, и я понял, как это слово использовать.
– Masvii iagami caicane wo ne?
– Оно спрашивает, отпустим ли мы остальных, – сказал я, сам заинтересованный в ответе не меньше сьельсина.
Каменные глаза Агари сузились в щелки, шестеренки в ее голове закрутились, но я предпочел бы никогда не узнать, как они работают. Челюсти заходили, как будто она пыталась разжевать хрящик, зубы заскрежетали, словно ее мозг подпитывался этим трением.
– Скажи инмейну, что мы рассматриваем все возможные варианты.
Я так и сделал, пропустив имперское оскорбление. Нечеловеческие губы Уванари растянулись в оскале, считавшемся у сьельсинов улыбкой.
– Я вижу, среди твоих сородичей тоже есть политики.
– Да.
Я усмехнулся, а затем, осознав, что делаю, постарался вместо этого оскалить зубы в сьельсинской улыбке. Уванари, похоже, поняло меня и ответило тем же.
Агари потребовала объяснений, и я сказал:
– Оно знает, что эта фраза лишена смысла.
Инквизитор понимающе хмыкнула, затем включила голографическую панель, продвигая допрос еще на один шаг вперед. Она знакомилась с изменениями в указаниях, а я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, прислушиваясь к тому, что инквизитор диктует на терминал:
– …Способ спасти заключенных. Заключенного, отмеченного в каталоге как А-ноль-ноль-девять, следует содержать отдельно от других в ожидании рассмотрения дела. Рекомендация Ка Эф Агари…
Она быстро назвала дату.
На мгновение мне показалось, что с ужасом покончено. Я посмотрел на стену с голографическими панелями, каждая из которых показывала одну и ту же картину со сьельсинами, столпившимися в своем загоне. И ощутил нелепое желание помахать им рукой, хотя они не могли видеть меня. Возможно, все мои планы окажутся ненужными.
– Капитан, – произнесла Агари настолько похолодевшим голосом, что я замер, как будто спинномозговая жидкость в моем позвоночнике заледенела, – если мы собираемся вести переговоры с вашим народом, то нам нужны данные о его местонахождении.
У меня ком встал в горле. Это было самое бесплодное из всех направлений расследования, независимо от той вежливости, которую только что проявила инквизитор. Все детали обстановки снова приобрели прежнюю ясность: крест с регулируемыми перекладинами и магнитными зажимами, решетка на полу, голые стены, разложенный на тележке набор инструментов, равно пригодных как для медицинских целей, так и для пыток. И сами катары – с одинаково выбритыми головами, черными сутанами и фартуками, похожими скорее на врачебную одежду, чем на ритуальную, более темного цвета, чем возможно для любой другой ткани. Здесь не было места для шуток и даже для неповиновения. Я до боли в костях сжал рукоять своего ножа, ожидая реакции Уванари.
Сьельсин отказался отвечать:
– Я не могу вам это сказать.
По сигналу инквизитора катар взял с ближайшей тележки устройство длиной в человеческую руку от кисти до локтя, из-за шарика на конце напоминающее булаву. Поднес предмет ближе к ичакте, чтобы сьельсин мог его рассмотреть, и запустил какой-то механизм на рукоятке. Композитный материал шарика быстро нагрелся и засиял, как раскаленный уголек, только что извлеченный из костра. В глазах Уванари вспыхнул страх. Бормоча проклятия, оно попыталось отстраниться.
Второй катар наклонился и сдернул ткань, прикрывавшую гениталии сьельсина. Затем убрал кожаные ремни, стягивающие ксенобита, оставив только электромагнитные зажимы. В эвдорском театре масок палач всегда в мельчайших подробностях, от которых волосы встают дыбом, рассказывает жертве – обычно героине, – что собирается с ней делать. Он подмигивает публике, хихикая и потирая руки. Катары ничего не говорили, не давали никаких объяснений. Они просто выполняли свою работу.
– Что они делают? – спросило Уванари, его глубокий голос звучал теперь немного выше. – Адриан, что они делают?
Убрав последние пожароопасные ремни, второй катар отошел от жертвы и сложил руки на
