Он замолчал. В это мгновение я осознал, что неправильно понимал Криспина. Будучи младшим братом, он сам готовился к тому, чтобы улететь в неизвестность. Точно так же, как я всегда считал, что Обитель Дьявола достанется ему, он был уверен, что ее заполучу я. Он мучился, полагая, что находится в моей тени, а я то же самое думал о нем. И мы даже не догадывались, что на самом деле это была тень нашего отца, которая душила нас обоих.
– Не разъедай себе мозги.
– Этого не было в моем списке неотложных дел.
Не могу сказать, шутил ли он или это действительно беспокоило его мальчишеский ум. А может быть, он хотел напомнить мне о том обеде, когда я окончательно лишился расположения отца. По грубым чертам лица Криспина трудно было судить о мозгах, что бурлят за этими безразличными глазами, зато у меня внезапно похолодела кровь.
Брат продолжал жевать, чавкая, как корова.
– Криспин, – наконец решился спросить я, – почему ты вообще здесь?
– Я же тебе говорил! – удивленно заморгал он. – Хотел попрощаться с тобой.
Он встал, оказавшись так близко, что мог похлопать меня по спине:
– Мы не скоро увидимся снова.
Стоя так, плечо к плечу, мы молча смотрели в окно.
Криспин еще раз с шумом откусил от яблока:
– Последние несколько месяцев… это было что-то особенное. Отец говорит, я смогу снова драться на Колоссо.
Молча кивнув, я повернулся, чтобы забрать со стола блокнот и бесценный томик «Короля с десятью тысячами глаз», и тут Криспин добавил:
– Но то, что случилось с Гибсоном, это просто позор. Не могу поверить, что старый сукин сын оказался предателем.
Я стоял неподвижно, лед в моих венах превратился в гранит. Сквозь сжатые зубы, словно челюсти мои были связаны проволокой, я прошипел:
– Не хочу об этом говорить.
Однако ничего не замечающий, тупоголовый Криспин продолжал грызть яблоко и болтать:
– Ты видел, какое у него было лицо? Просто отвратительно. Он выглядел как какой-нибудь работяга.
Я хлопнул рукой по оконной раме из полированного красного дерева, так что алюмостекло загрохотало, как барабан, обернулся и посмотрел в округлившиеся глаза Криспина под прямыми бровями. Кусок яблока во рту нелепо раздувал его щеку.
– Чего ты так взбесился? – спросил брат.
Он ничего не понимал. В самом деле ничего не понимал.
– Гибсона больше нет, – прошипел я.
– Он был просто нашим слугой.
Криспин проглотил кусок и повертел плод, выбирая, где бы откусить в следующий раз. Я выбил яблоко у него из руки. Оно со стуком упало на плиточный пол и отскочило к двери. Брат поглядел на меня, удивленно растянув пухлые губы.
– Зачем ты это сделал?
«Ярость ослепляет», – напомнил я себе.
Голос Гибсона, бормочущего древнюю мантру схоластов, звучал в моей голове. Но другой голос – мой собственный – ответил:
– Он был моим другом.
Криспин недоверчиво уставился на меня:
– Он пытался похитить тебя и сделать одним из этих импотентов-схоластов. Он собирался продать тебя экстрам!
– Ничего этого не было, дебил!
Мои ноздри трепетали, лицевые мышцы напряглись и затвердели в угрозе, от которой было всего два шага до ярости. Я понимал, что не должен это говорить, что кто-нибудь из офицеров Разведывательной службы дома Марло может услышать мои слова, но мне было уже все равно.
Обычно бледное лицо Криспина пугающе быстро побагровело.
– Не смей этого делать!
– Называть тебя дебилом?
Я шагнул ближе, туда, где руки Криспина могли дотянуться до меня. Кости правой руки заныли, напоминая о том, как опасно подходить близко к самому крупному из семьи Марло. Но утром я должен был улететь – или ночью, если все пройдет по плану. И это нужно было сказать:
– Ты дебил.
Поэты утверждают, что ярость – это огонь, всепоглощающий, разрушительный, толкающий к безумным поступкам. Они поют о мести, о любовниках, убитых под покровом ночи, о пожаре страстей, разрывающих семьи на части. Но схоласты правы, ярость не обжигает, а ослепляет. Мир расплывается в красное пятно. Это свет, а не огонь. И если точно настроить этот свет, он может резать, словно сталь. Я видел, как губы Криспина дернулись, чтобы высказать едкое замечание, которое так и не достигло моих ушей. Даже не покинуло его губ. Я ударил его по щеке тяжелой книгой, которую держал в правой руке, и он, пошатнувшись, упал на пол.
– Он хотел помочь мне, идиот! – Я бросил книгу в сундук и встал над братом. – Я сам попросил его об этом.
Криспин приподнялся на четвереньки и затряс головой, словно пытаясь избавиться от звона в ушах.
– Я же говорил тебе, Криспин, когда мы улетали из дома: я не хочу быть приором. Я не верю во всю эту чушь.
Или я только собирался это сказать. Криспин вскочил на ноги, испустил дикий вопль и бросился на меня, ударив руками в живот, словно стенобитный таран.
Мы врезались в огромное окно, и мой затылок затрещал от удара об алюмостекло. Не имея, в отличие от меня, опоры за спиной, Криспин потерял равновесие и едва не упал.
Я оттолкнул его, но он удержался на ногах, развернулся и снова кинулся ко мне с кулаками.
– Ты за это поплатишься! Слышишь? – закричал он.
«Ярость ослепляет», – твердил я себе, но это уже не имело значения. Внутри у меня все кипело, жгло затылок и смывало остатки благоразумия. Расправа над Гибсоном, нападение на меня на улицах Мейдуа, конфуз перед делегацией мандари – все это вырвалось из темных уголков памяти, сливаясь со злостью на отца, не признавшего меня наследником, с презрением к Капелле и завистью к брату.
Криспин широко размахнулся, но я блокировал удар предплечьем. Все это показалось бы легкой детской забавой, не будь мальчишка так чудовищно силен. Мы оба, как палатины, превосходили в росте и силе обычных людей, но брат был на целую голову выше и на двадцать фунтов мышечной массы тяжелее меня. Я старался держать его на дистанции, отразил его левый джеб, подставив плечо так, чтобы удар прошел по касательной, а потом, выбрав удачный момент, пнул его по слишком далеко выставленному вперед колену. Он пошатнулся и ощерился, а я успел сказать:
– Убирайся отсюда, Криспин!
– Не дождешься!
Он снова атаковал меня, но я отскочил в сторону, и Криспин налетел на тяжелое окно. Он удержался на ногах, оставив на алюмостекле жирный отпечаток ладони. Меня обрадовало и даже впечатлило то, что при всей своей разъяренности я все же не уподобился брату. Кровь бурлила во мне, я до хруста стиснул зубы, но все-таки сохранял контроль над собой. Сохранял холодный расчет. Возможно, Криспин обезумел от ярости, возможно, ярость просто не существует в чистом виде. Он снова набросился на меня, атаки сыпались градом, как легионеры пикируют из космоса на бронированных
