Одна… Снова одна… И снова больно…
Холодно. Очень холодно. Дрожь не унималась.
Наташа забралась под одеяло с другой стороны безразмерной кровати. Рыдания терзали тело. За что Бруно так обошёлся с ней? Значит, Эрна права: Бруно её мужчина и так было всегда. Они любят друг друга и выбор им был сделан давно. У них близкие отношения. Очень близкие. Третий лишний.
А может быть, всё к лучшему? К чёрту этого рыцаря с его прачкой. Наташа отёрла мокрые от слёз щёки. Не может быть, чтобы не было другого выхода. Нужно думать. Она коснулась затылка, растирая кожу под волосами, прикрывая глаза.
Вскочив с кровати, метнулась в умывальню за полотенцем и связала ручки двери. Сняла поясной ремень с Бригахбурга, забирая кинжал под свою подушку: пусть только попробует сунуться. Прислушавшись к выравнивающемуся дыханию его сиятельства, успокоилась и укрыла его краем одеяла. Через пару часов попробует разбудить мужчину снова.
* * *— Госпожа, это я, — негромкий стук в дверь вырвал из забытья.
Наташа с трудом открыла глаза. Рядом кто-то кашлянул, прочищая горло, собираясь ответить.
Девушка, всё молниеносно вспомнив, подпрыгнула. Дикой кошкой бросилась на мужчину, наваливаясь на него грудью, закрывая ладонями его рот:
— Кэйти уходи, — сказала громко и неожиданно спокойно, — я ещё посплю.
— Госпожа, вас графиня ждёт.
— Скажи ей, что я буду позже, — Наташа сильнее надавила на рот Бригахбурга, ожидая от него очередной пакости.
Впрочем, он не протестовал. Его непонимающий взгляд блуждал по её лицу, словно он видел её впервые. Убедившись, что служанка ушла, девушка отняла руку.
Его сиятельство продолжал безмолвствовать, с удивлением рассматривая складки полога над собой.
— Не стройте из себя святую невинность, — зашипела Наташа, раздражаясь.
Он вздёрнул бровь, облизывая воспалённые сухие губы:
— Что здесь происходит? — недоумение выглядело искренним.
Девушка поразилась, насколько мужчина может быть лицемерным.
— А теперь, — она проигнорировала вопрос, бросая ему кинжал, — покиньте мою комнату. И скажите спасибо, что я вас не выволокла ночью на площадку и не скатила с лестницы.
Герард ничего не понимал. Последнее, что он помнил, как за ней закрылась дверь кухни. Тряхнул головой, слыша звон в ушах. Вращал головой, понимая, что находится в комнате русинки.
— Поспешите, господин граф, — ледяной тон русинки указывал на её крайнюю степень недовольства. Ни тени улыбки на её лице. Он бы сказал, что её прищуренный взор выражает небрежение. Припухшие глаза и губы наводили на мысль, что она плакала. Бесспорно, плакала. Он помнит, как ходил к Бруно и что там видел.
Бригахбург сел в постели покачиваясь. Кружилась голова.
— Что за чёрт? — голос осип, как после недельной беспробудной пьянки.
— Господин граф, я жду, — Наташа раскручивала ручки двери, видя, что он «тормозит». Это действовало на нервы. — Если вы хотите выставить меня в неприглядном свете перед всеми, тогда оставайтесь, — недобрый её взор прошил его насквозь. — Конечно, теперь за меня некому заступиться. Ко всем прочим злосчастьям добавилось ещё одно: меня бросил жених. — Она чувствовала закипающую злость, замешанную на слезах. Ещё немного и сорвётся. Рванула дверь, распахивая: — Уйдёте вы или останетесь — решать вам.
Девушка прошла к окну, открывая его. Утро встретило пасмурным небом и тишиной.
— Я заступлюсь за тебя, — приподнялся Герард, оседая назад.
— У вас есть невеста. Вот за неё и заступайтесь, — почуяла неладное Наташа.
Подойдя к мужчине на расстояние вытянутой руки, наклонилась, уставившись в его лицо. Блуждающий прищуренный взгляд, бессознательное покачивание головой. Он напомнил ей китайского болванчика. Такое же выражение угодничества и покорности, полное отсутствие сопротивления.
— Вам плохо? — тревога кольнула в сердце. — Болит что-нибудь? Зачем вы вчера вообще пришли сюда? Перепутали этажи?
Он пожал плечами, качая головой:
— Ничего не помню. Вот как ты ушла в кухню и всё… Больше ничего не помню.
— А сознание теряли? — коснулась Наташа его запястья, прощупывая пульс. Биение вразнобой, через неровные временны́е промежутки. Плохо. — Позвать кого-нибудь?
— Нет. Сама же сказала, что нельзя.
Герард встал, сдерживая приступ тошноты. Сделав несколько шагов, почувствовал себя увереннее.
— Идите в свою комнату. Вам нужно обязательно полежать.
А сердечко ёкнуло: у его сиятельства был сердечный приступ? Её отец умер на ступеньках подъезда. Ему было пятьдесят два года. Здесь же перед ней молодой мужчина, крепкий, закалённый невзгодами. Может быть, его потихоньку травят?
— Что вы ели в последний раз, помните? — подошла к она графу, заглядывая в его опущенное лицо.
— В обед ел за столом. Всё, больше не ел.
— А пиво пили, медовуху или вино? — он, без сомнения, выглядел подозрительно. Таким Наташа видела его впервые. Куда исчезла уверенность, дерзость, харизма?
— Нет, только в обед, — поднял он тяжёлую голову, вспоминая: — В половине Бруно пил вино.
— А, давайте-ка, примите вот это, — шурша фольгой, Наташа достала несколько таблеток абсорбента и подала кубок с водой. — Вреда не будет. Может быть, позвать Дитриха?
— Нет, я сам.
Девушка беспокойно смотрела ему вслед. Высокий, сильный мужчина, ссутулившись и касаясь ладонями стены, неторопливо удалялся по коридору.
Нет, так нельзя, упасть может. Наташа догнала Герарда, обхватывая за талию, прижимаясь, поддерживая.
Сиятельный с благодарностью смотрел на неё, а она устало улыбнулась ему и ободряюще сказала:
— Всё будет хорошо, — и опустила глаза, пряча навернувшиеся слёзы. Плевать ей на то, что кто-то увидит их вместе. Ему плохо. Если его не станет, как она будет жить?
Герард обнял девчонку за плечи. В душе разливалось тепло. Шепнул:
— Хорошо, что ты есть, моя леди.
* * *— Откройте окно. Ему нужен свежий воздух, — Наташа убрала подушку из-под головы графа, ощупывая его макушку массирующими движениями. Могли ночью оглушить. — Нигде не больно?
Герард замер, прислушиваясь, как её пальчики легко касались кожи под волосами, буркнул: «Нет», закрывая глаза, слыша её дыхание, мысленно уносясь в ту ночь, когда его губы касались её губ.
Дитрих, встреченный ими в коридоре третьего этажа, беспокойно глядя на брата, спросил:
— Что с ним? — подставил своё плечо, принимая тяжесть мужчины на себя.
— Не знаю. Такое с ним раньше случалось? — отступила в сторону девушка.
— Не видел.
Она смотрела на них и думала о том, что люди этого времени в проявлении заботы и родственных чувств ничем не отличаются от её современников:
— А на сердце когда-нибудь он жаловался?
— Не слышал.
— Я всё слышу и могу говорить сам. Мне уже лучше, — Герард обратился к брату: — Вели принести трапезу сюда.
— Думаешь, ты надолго слёг?
— Некогда валяться. Чуток полежу и встану, — покосился Бригахбург на иноземку. — Бруно видел?
— Нет ещё.
— Вели ему прийти.
Девушка осматривалась. В комнате его сиятельства она была впервые. Ничего не скажешь… Для дикаря совсем неплохо. Деревянные панели, чудесные гобелены с видом баталий. Кровать гораздо больше, чем у неё в комнате. Маленький прикроватный столик. Два побольше: один у окна между скамьями, другой, низкий, у камина. Кресла. На полу шкуры. Одна стена увешана
