– Эй, чего он вытворяет? – шепчет Либби.
Гигантская буква Х черными каплями растекается по растрескавшейся двери. Звуки повторяются, когда спасатель выводит вторую Х, на сей раз с торца дома.
Лишь много часов спустя сестры осознаю́т, что проголодались. На закате под стрекот сверчков они темными улицами прокрадываются в дом – тихо, как преступники, опасаясь зажигать свет. Две девочки, одиннадцати и двенадцати лет, оказываются совершенно одни в большом доме.
23
В очереди к «Мак-авто», в машине, битком набитой памперсами и покупками, Бен вдруг решает проверить сотовый. Тревожные предчувствия оправдались: два пропущенных от Энни и голосовое сообщение. «Это я, – раздается ее голос. – Приезжай, срочно».
Он звонит ей с парковки. Трубку не берут.
Бен мчится домой, на заднем сиденье перекатываются игрушки. Ощущение, как будто качает на волнах.
Ночью Бену снилось, что они с Грейси плывут в океане. Ни плота, ни даже краешка суши. Одной рукой он держит малютку, другой старается удержаться на плаву. Но голова малышки упорно скрывается под водой. Вся суть в том, чтобы не дать ей захлебнуться. В какой-то момент Грейс погружается в пучину, и остаток сна Бен судорожно бьется на поверхности, силясь отыскать дочь в темной ледяной воде. Конвульсии продолжаются несколько часов подряд, но что нам известно о природе сна? Может, пока Бен лежал в забытьи возле детской кроватки, будильник в форме кита успел отмерить лишь пару секунд.
На бешеной скорости он несется через город, опоясывающий озеро. На светофоре снова набирает Энни. Тишина.
Свернув на подъездную аллею, Бен оставляет покупки в багажнике, не запирая машины, бросается в коридор и слышит голос жены: встревоженный, резкий. В спешке он не замечает меток на соседнем доме.
– Наконец-то! – доносится со второго этажа. – Почему не отвечаешь?
– Где она? – спрашивает Бен, взлетая по ступенькам.
Какое облегчение: малышка, как обычно, лежит на боку в кроватке – голубые глазки открыты и полны жизни. Он прижимает теплую мордашку к своей щеке.
– С ней все хорошо?
Грейс такая кроха, ладошки то и дело исчезают в рукавах распашонки.
Иногда Бену делается не по себе от мысли, что когда-то он не хотел ребенка, словно время можно вернуть вспять и в назидание отменить любое событие, какое только заблагорассудится.
– Соседи, – произносит Энни. – Эта дрянь добралась и до них.
У Бена холодеет в груди.
– В каком смысле? – спрашивает он, хотя сам все прекрасно понимает.
– Отца сейчас вынесли на носилках, – говорит Энни. – Без сознания.
Способна ли инфекция передаваться по воздуху, через одно открытое окно в другое? Или через дыхание девочки, которая недавно стояла у них на крыльце всего в паре футов от Грейси?
– На врачах были защитные костюмы. Такие, знаешь, цельные, пластиковые. Как при эболе.
– Господи! – вырывается у Бена.
В любой другой день он бы переживал за девочек, лишившихся отца, но сегодня его волнует только собственная дочь, чья иммунная система еще не сформировалась. Там, где взрослый организм выдержит, детский может не устоять. Бен качает Грейси на руках, словно она единственная нуждается в утешении.
– Давай уедем, – просит Энни. – Просто сядем в машину и уедем подальше отсюда.
Если Грейс и не заразилась через молоко, повторяет она, то непременно заразится от чего-то другого, пока они торчат в опасной зоне.
Энни принимается за сборы, груда детских вещей на постели неуклонно растет.
Однако Бен в растерянности.
– Нам же велели оставаться в городе.
Энни вздыхает громко и выразительно, как после долгих препирательств.
– Ты в своем репертуаре! – В голосе Энни звучат новые, зловещие нотки. – Оставайся, если хочешь. А мы едем.
Только Энни может выдать такое, словно они с дочкой по-прежнему единое целое. Она тянется к чемодану на антресолях.
– Давай я, – вмешивается Бен. Ей пока нельзя поднимать тяжести. – Если хотим уехать, надо поторопиться.
Через час дежурная медсестра придет мерить температуру.
Однако сборы затягиваются. Едва они успевают погрузить в багажник все необходимое: коляску, подгузники, чистые бутылочки, смесь, пеленки, пустышки и молокоотсос, как Грейс снова пора кормить. Звонок в дверь раздается, когда малышка допивает последние капли, ее глазенки слипаются, и она засыпает на руках у матери. Под бременем тайны Бен чувствует, как горят щеки.
– Веди себя естественно, – шипит Энни, когда звонок повторяется.
Обман проявляется во всем: вот Бен снимает ботинки и босиком идет к двери, всем видом показывая, что не планирует отлучаться из дома.
Медсестра та же, что и накануне, только экипировки прибавилось: цельная зеленая униформа, одноразовая маска, синие перчатки натянуты до локтей.
– Процедура изменилась, – приглушенно доносится из-под маски. Тыльной стороной запястья медсестра убирает выбившуюся прядь со лба.
При виде младенца, сладко посапывающего на руках у Энни, она невольно вскрикивает.
– Давно девочка спит?
– Она всегда спит после кормления, – поясняет Энни.
Медсестра делает запись в планшет.
Энни начинает вставать с кушетки.
– Нет, оставайтесь на месте! – Медсестра решительно выставляет ладонь, точно заградительный знак. – Я могу измерить отсюда.
В повисшем молчании она направляет термометр на лобик девочки. Тишину нарушает лишь ветер в кронах и параллельно, в унисон дыхание малютки. Наконец раздается писк.
– Жа́ра пока нет, – объявляет медсестра.
Бена настораживает это «пока», как будто градусник способен предсказывать будущее.
Тем временем медсестра продолжает допрос:
– По-прежнему никаких симптомов?
Она уже направляется к двери, зеленая униформа шелестит при ходьбе. Несмотря на перчатки, она берется за ручку двумя пальцами, орудуя ими точно пинцетом.
– Вернусь завтра в девять.
– Разумеется, – кивают они. – До встречи.
Завтра они будут в сотне миль отсюда, в Сан-Диего, у сестры Энни.
Энни, по обыкновению, садится с ребенком назад. Тут они с Беном едины как никогда: нельзя допустить, чтобы дочка хоть на секунду почувствовала себя одинокой.
– Содержись инфекция в молоке, Грейси бы давно заболела, – авторитетно заявляет Энни. Слова звучат по-научному убедительно. Но иногда так трудно отличить доводы разума от надежды.
В зеркале заднего вида их взгляды встречаются. Энни не выпускает ладошку Грейси из рук. Его маленькая семья.
– Согласен?
На подъезде к университетскому городку малышка снова засыпает. Они впервые замечают шеренгу журналистских микроавтобусов, оккупировавших Колледж-авеню с неделю назад, на закате их широкие борта отливают розовым, невидимые сигналы разносятся с остроконечных антенн, транслируя последние новости.
Из динамиков их автомобиля звучит голос местного репортера: тридцать девять случаев, почти вдвое больше, чем накануне, возбудитель инфекции до сих пор неизвестен. Бен выключает радио.
Из города ведет единственная дорога – через горы вниз, в долину на той стороне. Дома попадаются все реже. Свернув в лес, супруги вздыхают с облегчением.
– К восьми будем в Сан-Диего, – констатирует Бен, как будто опасность таится повсюду и единственное спасение – сменить дислокацию.
Внезапно за поворотом загорается череда стоп-сигналов. В сумерках колонна автомобилей застыла в ожидании.
– Не вижу аварии, – бормочет Бен, стискивая вспотевшими руками руль.
– Только не паникуй, – успокаивает Энни.
У обоих вспыхивает робкая надежда: это банальное ДТП, сейчас подгонят
