Девочки идут нарочито медленно, как по трамплину в Ассоциации молодых христиан. Ощущение, как будто они забыли дорогу.
Два вертолета парят над противоположной частью города. Впереди на перекрестке возникает военный автомобиль. Бубнит система оповещения, но слов не разобрать.
Уже через улицу девочки замечают неладное. Никогда еще у супермаркета не кружило столько машин в поисках парковочного места. Никогда еще столько тележек не нагружали до такой степени – какая-то женщина на входе толкает свою, словно заглохший автомобиль. Кое-кто катит по две тележки разом.
– Давай уйдем, – предлагает Сара.
– Нельзя. – Худенькие ножки сестры в белых ковбойских сапогах бойко семенят по пешеходному переходу.
Сара думает, не надеть ли противогазы, но ей стыдно. Стыдно заявиться так в людный магазин, особенно когда по нему разгуливают две ее одноклассницы.
– Давай хотя бы наденем перчатки. – Сара лезет в рюкзак. – И не забудь – только кошачий корм. Больше ничего не трогать.
В проходах не протолкнуться. Очередь змеится до конца магазина. Стоит невероятный шум. Персонал криком пытается сдерживать толпу. Почти все без масок, за редким исключением. Однако из динамиков под потолком, по обыкновению, льется музыка – не подлинная, инструментальная, любит повторять отец, а цифровой суррогат, такой же искусственный, как яблоки в овощном отделе – генетически модифицированные во благо цвета, а не вкуса.
Но сегодня нет ни яблок, ни бананов. У задней стены овощного отдела автоматические разбрызгиватели распыляют воду над пустыми лотками, где обычно лежит салат.
В отделе консервированных продуктов тоже царит запустение. Саре становится не по себе. Все как и предсказывал отец.
Девочки отыскивают на полках пару завалявшихся пачек кошачьего корма, берут каждая по одной и направляются к кассе.
Самый оптимальный вариант – пройти через кондитерский отдел, где нет ни души, а прилавки по-прежнему ломятся от обилия товаров. Если на секунду замереть среди шоколадок и чупа-чупсов и закрыть уши, то можно вообразить, что супермаркет такой же, как всегда, – прохладное царство еды с широкими свободными рядами.
Либби останавливается взять со стеллажа большую упаковку жевательных червячков.
– Положи на место, – велит Сара.
Конфеты в их доме под запретом. Но Либби только крепче стискивает упаковку.
Внезапно мягкий мальчишеский голос окликает Сару по имени.
– Эй!
Она поворачивается и видит в конце отдела Акила с маленьким черным бульдогом на поводке. Вспышка счастья сопровождается желанием спрятать руки в перчатках, пригладить немытые волосы.
– Привет.
Сара никогда не встречала родителей Акила, но, без сомнения, это они: мужчина в сером костюме и женщина в темных брюках с зеленым шарфом на шее, копающиеся сейчас в тележке с покупками.
– Где пропадала? – спрашивает Акил.
Хоть кто-то по ней скучал! Сару захлестывает несказанная радость – даже страшно выразить.
– Болела. – Она врет легко, даже не задумываясь.
– А наш спектакль отменили, – вздыхает Акил.
Под потолком вдруг оживает громкоговоритель: подгузников больше не осталось, проданы все размеры.
– Это возмутительно! – негодует папа Акила.
– Не думал, что можно вот так взять и оцепить целый город, – говорит Акил в своей обычной внятной манере. – По крайней мере, в Америке.
– А разве город оцеплен? – Сара испытывает новый приступ паники. Сбылось одно из самых страшных пророчеств отца.
В следующую секунду между ними вклинивается мама Акила.
– Девочки, вы здесь одни? – спрашивает она с сильным очаровательным акцентом, на лице мелькает легкая озабоченность.
Чувствуется, что матери Акила не привыкать к катастрофам. Акил рассказывал про их бегство из Египта. Его отца арестовали за какую-то статью; дождавшись освобождения главы семейства, они бросили все и эмигрировали во Флориду, а после переехали сюда, поскольку отец получил работу в колледже Санта-Лоры. От облика женщины веет спокойствием, оно проявляется во всем: в одежде, в аккуратной прическе, в золотых сережках в форме раковин. Однако осиротевшим девочкам любая мама в диковинку.
– Папа знает, где мы, – отвечает Сара, но фраза невольно выдает стремление принять желаемое за действительное.
Повисает скептическая пауза.
Только сейчас Сара замечает, сколько кошачьей шерсти скопилось на толстовке Либби. Сестренка с аппетитом жует еще неоплаченного червячка.
– Берегите себя, девочки, – произносит наконец мама Акила, экзотический акцент придает словам особый смысл.
– Вам лучше вернуться домой, – подхватывает ее супруг.
– Непременно, – кивает Сара.
Акил явно хочет что-то сказать, но не решается. Улыбнувшись, он спешит прочь вместе со своей собачкой и невероятно красивой мамой, следом плетется отец.
В соседнем отделе, опустившись на одно колено, какой-то мужчина шарит на нижней полке.
– Девочки! – окликает он, когда они проносятся мимо. – Не поможете достать коробку?
Мужчина поворачивается, и сразу выясняется: во-первых, это их сосед, профессор, а во-вторых, в слинге у него на груди – ребенок, маленький ротик крепко сжимает пустышку. Если профессор и узнаёт соседок, то не подает вида. Он сильно изменился. Подбородок зарос щетиной, движения робкие, неуклюжие – до коробки он не дотягивается из-за младенца.
– Я достану, – вызывается Сара.
Спрятав пальцы в рукава толстовки, чтобы не допустить контакта с кожей, она протягивает ему последнюю пачку детской смеси.
Пугает, с какой горячностью профессор благодарит их за сущий пустяк.
Внезапно малышка разражается плачем. Изо рта у нее выпала соска, которая до сих пор сдерживала звук на манер пробки в ванной.
– Проклятье! – Профессор массирует крохотный голый затылок и наклоняется медленно, точно беременный. Ему явно мешает слинг. Либби поднимает соску и норовит подать крохе, но сосед хватает ее за рукав.
– Нет! Не прикасайся к ней!
Малышка потрясена не меньше Либби. Плач на мгновение затихает, а потом возобновляется с новой силой.
– Простите, – бормочет профессор, потирая глаза. – Мне так жаль…
Ощущение, что он сейчас заплачет. Не сговариваясь, девочки пятятся. Обе хотят только одного – убраться подальше отсюда, и поскорее.
На кассе Сара испытывает непонятную слабость в суставах. Особенно в ногах, а еще в спине, как будто каждый мускул требует отдыха.
– Ты в порядке? – спрашивает Либби.
Наверное, переутомление, думает Сара. Длинная очередь продвигается медленно, пакет с кошачьим кормом оттягивает руки.
– В полном, – заверяет она сестру.
Дальнейшее начинается со странного звука: хруста яичной скорлупы по линолеуму.
– О господи! – раздается в молочном отделе. – Господи!
Единственный крик образует секундный вакуум. Все как по команде оборачиваются и видят женщину, распростертую на полу в луже яичных желтков.
Сара хватает сестру за руку и вслед за остальными мчится к выходу. Людской поток устремляется к дверям. Возникает давка – автоматические створки норовят захлопнуться, но толпа рвется наружу под аккомпанемент оглушительного звона. Внезапно Сара замечает соседа – на раскрасневшемся лице застыло отчаяние. Прижатый к стеклянным витринам, он заслоняет малютку двумя руками.
– Осторожнее! Не напирайте! – надрывается он. – У меня ребенок!
Девочки выскакивают на улицу и бегут без остановки два квартала.
На свежем воздухе слабость отступает. Солнце и прохладный ветерок приятно ласкают кожу. Вкусовые рецепторы смакуют жевательного червячка. Со мной все хорошо, успокаивает себя Сара. Все хорошо.
Однако в
