Какая-то женщина интересуется, как они с Мэтью познакомились.
– Обожаю любовные истории, – добавляет она.
Между ними мгновенно вспыхивает неловкость – наверное, единственное чувство, которое, будучи взаимным, не просто не сближает, а, наоборот, разобщает людей.
– Мы не пара. – Мэтью почти негодует: какая чушь лезет людям в голову!
Мэй заливается краской.
В повисшей паузе слышно, как бьются о стекло мотыльки, привлеченные ярким светом. Мимо громыхает внедорожник. Мэтью идет за очередной бутылкой и возвращается с гитарой.
Кто-то из представителей закуривает.
На фотографии их сборище можно принять за вечеринку: залитая светом веранда, поздняя осень, паренек бренчит на гитаре.
В холодильнике практически не осталось еды, а все магазины, по слухам, закрыты.
– Я знаю, где раздобыть обед. – В голосе Мэтью звучит возбуждение, как у сорванца перед очередной проделкой.
Качели на веранде отзываются скрипом, когда он встает и перепрыгивает через деревянные перила прямо к мусорным бакам. Секунда – и крышки оказываются у него в руках.
– Ну нет, – реагирует самый говорливый из гостей. – Мы не настолько оголодали.
– Обычное дело, – пожимает Мэтью плечами в драной толстовке. Босые ноги шуршат по траве, голые руки развязывают белый мусорный мешок.
Мэй не нравятся взгляды, какими обмениваются представители, не нравится, как они морщат носы и отворачиваются, словно не в силах выносить вонь. Чтобы отвлечься, Мэй наблюдает за Мэтью: тот сунул голову в мешок, пальцы заняты кропотливой работой. В памяти всплывает его университетское прозвище – Чудак Мэтью.
На свет появляется полбуханки хлеба в целлофане, головка пармезана, чуть тронутая плесенью.
Представители отказываются от угощения, чего не скажешь о Мэй. У хлеба замечательный вкус. Нет, не замечательный – потрясающий.
– А помните, мы как-то продавали снотворное? – оживляется один из представителей с куцей растительностью над верхней губой. – Тогда еще клиент вырубился и проспал сутки.
– Погодите! – Мэтью выпрямляется и багровеет на глазах. – Так вы, ребята, из фармацевтического концерна?
– Собственной персоной, – улыбается «красная рубашка».
Остальные согласно кивают на складных стульях. Они приехали с тем, чтобы заключить договоры на поставку лекарственных препаратов. Следующие слова Мэтью тонут в рокоте вертолета, двор на мгновение озаряется и снова погружается во мрак.
– Даже не верится, что все это происходит по-настоящему. – Одна из женщин качает головой и снова тянется к бокалу.
Мэтью молчит. Он сидит на качелях, скрестив руки на груди, и смотрит в темноту леса.
– Даже не верится, – повторяет женщина.
– А знаете, может, вы и правы. Может, все это не по-настоящему. – Качели мерно поскрипывают в такт движениям Мэтью.
Бедняга! Мэй многое бы отдала, лишь бы оградить его от взгляда, какой женщина бросает на своих коллег. Однако парень либо не замечает, либо ему все равно. Сама Мэй из другой категории женщин – сколько часов они убили на корректировку бровей, на идеальный бледно-розовый маникюр?
– Думаешь, мистификация? – уточняет гостья.
– Вы читали Декарта? – спрашивает Мэтью.
– Чувак, без обид, но избавь нас от вашей общажной белиберды, – вклинивается разговорчивый.
Мэтью умолкает. Мэй чувствует, как в нем разгорается гнев.
– Я, конечно, не специалист, но вот этот стол вполне себе настоящий. – Мужчина барабанит костяшками по столу. Зубы покраснели от вина. – Я не специалист, но мы видим одно и то же небо, вполне себе настоящее.
Мэтью откидывается на спинку качелей и улыбается, однако Мэй угадывает за улыбкой боль.
– Тогда другой вопрос, – не унимается Мэтью. – Каково вам, ребятам, наживаться на инвалидах? Каково быть частью насквозь прогнившей системы, которая постоянно взвинчивает цены, лишая детей инъекторов и ингаляторов? Взвинчивает просто так, по принципу «почему нет»?
– Обожаю студентов, – ухмыляется первый. – Чувак, поговорим лет через десять.
Мэтью не отвечает и скрывается в доме.
Мэй лихорадочно думает, как поддержать разговор, но на ум приходит только:
– И давно вы работаете вместе?
– Мы? – удивляется одна из женщин. – Да мы познакомились во вторник.
Мэй теряет дар речи. Ей особенно одиноко от очередного напоминания, как быстро другие находят между собой общий язык.
Какая-то представительница засыпает прямо на стуле. Всем сразу становится не по себе, и разговорчивый принимается трясти коллегу за плечо. Камень с души, когда женщина открывает глаза.
Она еще в полусне. Зевает и просит налить вина.
– Мне приснилось все наоборот. Как будто время повернулось вспять, – рассказывает женщина. – Раненый после выстрела вскочил, солдаты начали на него орать. А он перелез через ограждения и растворился в толпе.
Позже представители устраиваются на ночлег в гостиной. На предложение занять спальни отвечают отказом – вопреки всякой логике и предостережениям они решают держаться вместе, словно численность защитит их от недуга. Кому не хватило подушек, подкладывают под голову толстовки. Гости торопятся погасить свет, но не спешат расстаться с сотовыми, экраны причудливо озаряют их лица, пока они распростерлись на спине в ожидании сна.
Мэтью и Мэй задерживаются на веранде. Легкий ветерок из леса колышет китайские колокольчики, те отзываются мелодичным звоном.
– Наверное, нам лучше не ночевать с ними под одной крышей, – шепчет Мэтью.
Из дома доносится приглушенное рыдание – одна из представительниц плачет.
– Устроимся прямо здесь. – Мэтью кивает в темноту двора. – Я нашел в гараже палатку.
Палатка… Мэй снова осознает чудовищность происходящего, как все это не похоже на нормальную жизнь. Нельзя исключать любую, даже самую нелепую возможность.
– Переночуем во дворе, – заключает Мэтью.
Мэй волнуется из-за реакции гостей, однако ее неумолимо тянет разделить желания товарища. Она с радостью соглашается. Вскоре они уже копошатся во дворе, Мэй светит фонариком, пока Мэтью разворачивает полотнище.
Палатка совсем новая, судя по запаху, ее ни разу не вынимали из упаковки, чего не скажешь о тех, которыми пользуются родители Мэй, – запылившихся и протертых от многолетнего использования.
– Чертовы буржуи, – ворчит Мэтью. – Напокупают всякого дерьма, а оно потом валяется без дела.
Интересно, откуда он родом, этот паренек в застиранной толстовке и с поношенным рюкзаком?
– А о чем ты говорил там, на веранде? – шепчет Мэй. Мэтью сосредоточенно изучает инструкцию. – Якобы что все это не по-настоящему.
– Ты наверняка слышала подобное, – отзывается Мэтью, не поднимая головы.
Мэй терпеливо ждет.
– В общем, во сне мы зачастую не осознаем, что спим. Так?
– Так.
– А значит, мы и сейчас можем спать, просто не осознавая этого. – Речь Мэтью словно бурный поток, наэлектризованный гениальными идеями. – Хотя вопрос спорный с философской точки зрения. Кто-то из философов вообще считает сознание одним большим заблуждением.
Преисполненная отвагой, Мэй решается на отчаянный шаг.
– Мне нравится ход твоих мыслей.
Мэтью не реагирует, и Мэй клянет себя за несдержанность. Щурясь в свете фонарика, он разглядывает опорные дуги и поминутно сверяется с инструкцией. Вдалеке завывает сирена. Рокочут вертолеты.
– Помощь нужна? – интересуется Мэй.
– Да, не помешает. – Мэтью протягивает ей инструкцию.
Однако Мэй сама прекрасно ориентируется, наученная постоянными разъездами. Вскоре она вдевает дуги в специальные рукава.
– Я должен тебе кое в чем признаться, – говорит Мэтью.
Она мгновенно настораживается. Холодеет. По спине бегут мурашки.
– В чем? – От растерянности Мэй продолжает возиться с палаткой. Слышится шуршание нейлона.
