– Слышишь? – окликает из коридора Мэтью.
Мэй натягивает джинсы и распахивает дверь. Так непривычно ощущать дыхание, отдающее зубной пастой, когда Мэтью проносится мимо нее к окну. На мгновение она не может думать ни о чем, кроме его близости.
Поначалу они не видят источника звука, но гулкий голос сопровождается нарастающим скрежетом – и эта какофония постепенно приближается к особняку. Сквозь помехи различаются слова: «Министерство здравоохранения… изоляция… обязательная…»
– Целый город? – недоумевает Мэй.
– Странно, что раньше не спохватились, – хмыкает Мэтью.
Вдоль веранд, садовых качелей и искусственных газонов, взметая сухую листву, медленно катит песочный внедорожник с громкоговорителем на крыше.
– Военные, ну разумеется, – кивает Мэтью.
В лучах осеннего солнца на мостовую падают две длинные тени. Двое мальчишек бегут за джипом, словно за тележкой мороженщика.
Сообщение повторяется. Говорят про поставки воды и провизии. Упоминают веб-сайт.
– Национальная гвардия, – понимает Мэй. – Как во время урагана.
Во всем квартале хлопают двери. Люди выскакивают из своих классических американских домов и прижимают ладонь ко рту.
Возникает ощущение поворотного момента; определенно, это утро войдет в историю – отныне речь не об одном этаже в одном общежитии одного колледжа.
«В случае обнаружения признаков заболевания у себя или окружающих немедленно сообщите в девять-один-один», – доносится из рупора.
В салоне четверо солдат в белых масках и солнцезащитных очках отгоняют мальчишек от внедорожника. Если они и улыбаются юным шалопаям, то за масками не разобрать.
– Не размахивали бы они своими пушками, – ворчит Мэтью, не отрываясь от ноутбука в поисках свежих новостей – они повсюду, наряду с новым термином: санитарный кордон.
– Никто и не размахивает, – возражает Мэй, но взгляд прикован к длинным черным стволам на коленях солдат.
«Не собирайтесь большими группами. Избегайте общественных мест. Если вы подверглись заражению, позвоните по данному номеру».
– Ты в курсе, как однажды американское правительство закрыло китайский квартал на карантин из-за тифа, а потом выжгло там все дотла? – спрашивает Мэтью.
– Нам это не грозит, – уверена Мэй.
– Они уже проделывали такое. Гавайи, тысяча девятьсот тридцатый год.
– Может, теперь все наладится, – произносит Мэй.
– Ты потрясающе наивна! – фыркает Мэтью. Несмотря на проступившую щетину, у него невероятно гладкая кожа.
По всему кварталу соседи сбиваются кучками на крыльце, нервно сцепив руки, беседуют на подъездных аллеях, словно хотят услышать подтверждение, – так всякая вера частично опирается на мнение других.
– Они понятия не имеют, что происходит, – произносит Мэтью, вставая рядом с Мэй.
Она ощущает его стремление окликнуть соседей, высунуться из окна и закричать. У этого паренька своя логика, которая служит стимулом. Но нечто посильнее логики заставляет людей искать общества друг друга.
Большего всего Мэй пугают пустые веранды – сколько уже уснуло в этих безмолвных домах, сколько тел обезвоживаются во сне?
У нее звонит сотовый.
– Я думал, ты его вырубила, – хмурится Мэтью. – Если телефоны отслеживают, нам крышка.
Мамин голос на том конце провода.
– Ты как?
– Нормально, – отвечает Мэй.
– Мне звонили из полиции.
Внедорожник тает вдали. Громкоговоритель стихает на ветру.
– Тебе надо держаться вместе с остальными, – внушает мама. Судя по напряженному тону, она вот-вот заплачет.
Внезапно внимание Мэй переключается с джипа на группку людей в мятых деловых костюмах. Они бредут по мостовой, волоча за собой чемоданы. Плащи перекинуты через плечо. Странная колонна передвигается медленно, устало, как будто идет не первый день. Колесики чемоданов цепляются за трещины в асфальте. На шее у всех болтаются пластиковые бейджи.
Эти путешественники, катящие свой багаж по местной улочке мимо подъездных аллей и пожарных гидрантов, напоминают нелепые образы из какого-то сна.
– А вдруг ты заболеешь? – не успокаивается мама, но куда проще беспокоиться о чужаках за окном, пока те медленно тащатся по дороге. Какая-то женщина идет босиком. Куда подевались туфли? – гадает Мэй. Однако в этом и плюс посторонних – не нужно выслушивать их истории.
29
Две недели – ровно столько девочки сидят в четырех стенах, выбираясь из дома только по ночам, чтобы полить овощи. Еще раз они выходили, когда увезли отца, и, светя фонариками, изучали гигантскую букву Х на фасаде.
Они держат жалюзи закрытыми. Говорят исключительно шепотом. Боятся, что у вертолетов есть оптический прицел.
Новость о карантине еще не достигла их ушей. Телевизор работает сутки напролет, но девочки специально не включают новости. Телемагазины или кулинарные шоу – не важно. Единственная отрада в гулкой тишине огромного дома – слышать бормотание голосов из соседней комнаты.
Все необходимое находится в подвале: годовой запас арахисового масла и тунца, макарон и сыра, крекеров, круп и питательных батончиков. У них есть консервированные овощи и фрукты. Туалетная бумага – целые горы бумаги, а еще полки с настоящими диковинками, каждая – плод очередной фантазии отца, которая в любой момент может оказаться пророческой. Здесь лежат противорадиационные костюмы, счетчик Гейгера, ампулы йодистого калия. В идеале девочки должны ночевать на раскладушках, а не в спальне, но в подвале водятся пауки, горит единственная голая лампочка и нестерпимо воняет сыростью. Не было и речи о том, чтобы спать тут без папы.
Неизвестно, куда его увезли, когда он вернется и вернется ли вообще, но девочки постоянно ждут его возвращения – только так можно вынести тягостное бремя одиночества.
Утром Сара решает отстирать мочу с простыней отца. Доброта – в умении промолчать. Любовь – в желании скрыть следы.
Только захлопнув дверцу стиральной машинки, Сара осознает, какой опасности подверглась: можно ли заболеть от одного запаха? Она бросается к раковине. Намыливает руки. И моет их пять минут.
На кухне Либби кормит котов остатками индейки.
– Прекращай давать им нашу еду. – Подоспевшая Сара вытирает ладони о джинсы.
– Их закончилась, – поясняет Либби.
Коты – неплохая возможность отвлечься. Четверо котят резвятся на деревянном полу, две взрослые кошки постоянно требуют корма. Одного котенка то и дело рвет, другой делает лужи на лестнице. Однако заботиться о них не в тягость – когда хлопочешь о других, забываешь о собственных проблемах.
– Надо поискать корм, – говорит Сара и тут же вспоминает: план выживания отца не учитывал кошек.
Котенок выхватывает у другого изо рта кусок индейки и торопливо глотает, чтобы не отобрали. На линолеуме вспыхивает драка, раздается громкое шипение.
– Придется идти в магазин, – вздыхает Либби.
– Нельзя, – возражает Сара, но через пару минут сама открывает сейф и достает из конверта две купюры по двадцать долларов.
– Возьмем на всякий случай. – Она засовывает в рюкзак пару противогазов. – Еще перчатки.
Они проскальзывают через заднюю калитку, ныряют в лес и вскоре выбираются на тропинку, петляющую вдоль озера. Только так можно сбить с толку соседей. Только так можно сохранить секрет.
Так странно вновь очутиться на свежем воздухе, под подошвами хрустит земля, вдалеке мерцает озеро. Каких-то две недели назад они брели
