Первая коробка набита одеждой.
Мамины вещи, думает Сара, с благоговейным трепетом выкладывая их на диван.
– Вот его я помню! – Либби держит на свету зеленый свитер, рукава изъедены молью.
– Правда? – Саре отчаянно хочется вспомнить свитера, джинсы, однако истина такова – у нее они вызывают не больше эмоций, чем барахло из Армии спасения.
Либби раскладывает на полу находки: сарафаны, босоножки, пару черных керамических птичек с клеймом «Сделано в Португалии», но явно купленных в Америке – или нет? Одно девочки знают наверняка – мама прикасалась к этим вещам, поэтому они тоже жаждут к ним прикоснуться.
Немного волшебства таит в себе шкатулка с украшениями. Это бирюзовое ожерелье мама носила на груди, эти серебряные обручи – в ушах. Однако ожидания Сары не оправдываются. Бездушные предметы приносят разочарование.
Другое дело Либби. Взгляд у нее затуманился, мысли витают далеко.
Внимание Сары привлекает маленький черный бульдог, лакающий воду из сточной канавы. Что-то знакомое чудится в форме его головы, красном ошейнике.
– Эй, разве это не собака Акила? – восклицает Сара. Акил: при упоминании его имени ее всякий раз охватывает тайный трепет. Но сегодня к нему примешивается страх: почему пес бродит в полном одиночестве.
– Наверное, потерялся. – Либби прижимается носом к стеклу. Какое счастье, что сестренка снова с ней. – Бедняжка. Надо отвести его к хозяевам.
Сара моментально представляет реакцию отца:
– Нельзя так рисковать. Снаружи может быть опасно.
Она спешит в ванную. Ее по-прежнему одолевают месячные, но под конец Сара научилась справляться с ними при помощи полотенец, туалетной бумаги и постельного режима. При всей своей предусмотрительности отец не додумался запастись прокладками.
На выходе из ванной Сара слышит стук входной двери и характерное звяканье миски с водой о террасу. Либби заманила песика на задний двор.
Бульдог само дружелюбие и благодарность – как иначе трактовать влажный взгляд черных выпуклых глаз? Он жадно лакает из миски, словно не пил уже очень давно, брызги летят во все стороны, приземляются на голые ноги Либби. После он скалится во весь рот, выдавая подобие улыбки – только собаки горазды на такое.
Кошки выстроились у кухонного окна и ревниво скребут по стеклу, пока Либби треплет пса по загривку. Каштановые кудряшки сестры закрывают ему уши, когда пес норовит лизнуть ее прямо в губы. Этого у них не отнять: обоих роднит умение мгновенно проникаться симпатией.
Жетончик на ошейнике подтверждает первоначальную догадку: на нем выгравирована фамилия Акила и домашний адрес. Побрякушка, выполненная в форме косточки, смотрится для Сары совершенно дико, словно артефакт из другой эпохи, привет из параллельного мира. Если верить гравировке, песика зовут Чарли.
– Надо позвонить Акилу. – Сама мысль внушает радостное волнение. Но стоит Саре поднять трубку, как сердце начинает лихорадочно биться, язык прилипает к нёбу.
– Давай я. – Либби отнимает у сестры телефон.
У Акила длинные гудки. Никто не отвечает.
– Значит, сами отведем Чарли, – решает Либби.
Его дом всего в нескольких кварталах, но округу наводнили солдаты в камуфляже и тяжелых ботинках, винтовки вскинуты на плечо, по улицам громыхают похожие на танки грузовики.
– А вдруг нас заметят? – беспокоится Сара.
Солдаты запросто могут забрать двоих малолетних детей, живущих в зараженном доме.
Однако Либби уже сует босые ноги в белые ковбойские сапоги. Потом привязывает обрывок веревки к ошейнику, получается подобие поводка. Она точно идет, а Сара пусть остается, если хочет. В конце концов, приятно оказать такому милому мальчику небольшую услугу.
Они снова петляют по лесу, среди мертвых, высыхающих деревьев. Девочкам невдомек, какими эти леса были до засухи. Словно такова природа здешних краев, где каждое десятое дерево голым скелетом торчит на фоне тех, кто еще пытается выжить.
Девочек не покидает ощущение слежки. В шелесте крон чудятся шаги солдат, в порхании крыльев – зловещий шепот. Они стараются идти как можно быстрее.
Однако ни в лесу, ни на улицах, мелькающих среди стволов, им не попадается ни души. Иногда повисает такая тишина, как будто они одни в целом мире.
Сквозь деревья дом Акила выглядит вполне буднично: большие чистые окна, алые шторы, цветы в горшках на крыльце. Гараж открыт, внутри различаются сваленные в угол велосипеды и модель робота – научный проект Акила. У стены выстроились три чемодана – наверное, все, что они успели привезти из Египта, когда сбежали оттуда посреди ночи.
Сара вдруг цепенеет от смущения.
Только потом она вспомнит свет: фонарь на крыльце почему-то горит, люстра в столовой сияет как ночью.
Внезапно Чарли срывается с поводка и мчится в дом. В ту же секунду девочки замечают – входная дверь распахнута настежь.
– Ау? Есть кто дома? – зовет Либби.
У двери валяется рюкзак Акила, учебники разбросаны.
Девочки проводят в доме буквально минуту – достаточно, чтобы увидеть оставленный на столе ужин, полчища мух, перелетающих с супа на хлеб.
Чарли непрерывно лает.
– Надо уходить. – Не успев договорить, Сара замечает то, что должна была заметить с самого начала: неровную букву Х, намалеванную черной краской на входной двери.
Бедняга Акил: пережить один кошмар, чтобы угодить в другой. У Сары на глаза наворачиваются слезы.
– Эй, вы! – доносится гневный оклик из соседнего дома. Из окна второго этажа высовывается мужчина в маске для дайвинга. – А ну прочь отсюда!
Они мчатся через лес, под ногами хрустят шишки. Примолкший Чарли бежит следом, черная шерстка вся в пыли.
Девочки ныряют в калитку, но не успевают перевести дух, как вдруг Сару пронзает тревога.
– Что, если вирус осел на шерсти?
Они разматывают шланг, надевают перчатки, кофты с длинным рукавом, но напрочь забывают про маски. Поливая пса из распылителя, Сара старается держаться как можно дальше. Однако они совершенно не учитывают, сколько заразы налетит, когда Чарли начнет отряхиваться. Брызги попадают на грядки, на девочек. Теперь их черед принимать душ.
– Старайся не дышать, – советует Сара, пока пар наполняет ванную. Однако процесс затягивается, и девочки делают неминуемый вдох.
Они кормят кошек. Меняют лоток. Складывают и перекладывают мамины вещи.
Тем же днем по улице пробегает терьер, поводок волочится следом, цепляясь за изгороди. Либби подбирает и его.
Теперь у них на иждивении две собаки. Две собаки и пять кошек.
С верхней террасы квартал как будто вымер. Стоит затихнуть рокоту вертолета, как воцаряется странная тишина: ни урчания газонокосилки, ни воплей детворы, ни стука баскетбольных мячей на подъездных аллеях. Не скрипят автоматические ворота гаражей. Не хлопают дверцы автомобилей. Никто не спешит на пробежку. В опустевшем доме напротив сутки напролет мерцает телевизор. А где-то в недрах безмолвного города спит отец.
Но птицы продолжают петь. Белки роются в мусоре, который не вывозят неделями. В руинах сгоревшего дома медсестры поселилась стая
