Пламя наконец вспыхивает. Отец машет кистью, и спичка гаснет.
– Мне снились сны там, в больнице, – произносит он. – Ничего подобного я раньше не видел.
Он снова прикладывается к банке с пивом, третьей по счету. Две пустые стоят на столешнице.
– Что именно? – подает голос Сара.
Отец хмурится:
– Ты о чем? – Как будто не он, а она подняла тему. После возвращения из больницы папа сам не свой, его мысли витают где-то далеко.
– Сны, – напоминает Сара. – Что именно тебе приснилось?
Он потирает бритый затылок – неторопливо, как будто исследует неизведанную территорию.
– Ответь, только честно. – Папа смотрит на нее в упор, на месте исчезнувшей бороды пробивается щетина. – Пока я спал, здесь не случалось пожара? Конкретно в библиотеке?
– Пожар был в лесу. – Поразительно, как он догадался, если спал мертвым сном? – Ночью, когда ты заболел.
Но отец лишь качает головой, раздосадованный непонятливостью дочери.
– Нет, я спрашиваю про пожар в помещении. Библиотека горела? Второй этаж. – Он закрывает глаза, будто силится вспомнить. – Или третий.
– Да вроде нет.
– Мне приснилось, что библиотека вспыхнула и пожар – пожар каким-то чудом разбудил больных. – Отец прикладывается к банке, шумно сглатывает. – Исцелил их, точно.
Он снова умолкает и берется за спички, поджигая их одну за другой. Периодически во взгляде мелькает затравленное удовлетворение из серии: «Ага, вот где собака зарыта».
– У меня какое-то странное чувство. С момента, как я проснулся, меня не покидает ощущение, что все идет наперекосяк. – Отец упорно чиркает спичкой, но та не желает загораться. – Сейчас, например. Ты только вошла, а мне казалось, что ты уже здесь, хотя тебя не было.
Все наперекосяк, все перемешалось, будущее наступает вперед прошлого.
Сара никогда не сомневалась в силе папиного воображения. Говорят, после травмы у людей случаются галлюцинации.
– Иногда, – произносит отец, – я вижу пламя до того, как чиркну спичкой.
48
Библиотека: на сотнях металлических шкафов, оттесненных к обшитым деревянными панелями стенам и панорамным окнам, пылятся десятки тысяч томов, вобравших всю человеческую мудрость.
В разделе классики можно прочесть о древнегреческих и древнеримских оракулах, о том, как много веков назад люди верили, что во снах им открывается будущее.
Этажом ниже, в разделе психологии, отыщется любопытный факт – в свое время Карл Юнг утверждал, что видел свою жену во сне задолго до их непосредственной встречи.
На том же этаже, в разделе философии, можно поломать голову над интересной теорией: якобы, если постичь истинную природу реальности, человек сумеет предсказывать будущее, поскольку каждое грядущее событие предопределяется прошлым – именно этой совокупности наш мозг не в состоянии уразуметь.
Наверху, в разделе физики, обнаружится масса статей, где настоящее, прошлое и будущее приравниваются к искусственным концептам, в действительности же все три существуют параллельно, но в разных измерениях.
Раздел лингвистики порадует аналогичными теориями, основанными на грамматике ряда языков. Так, в мандаринском диалекте глаголы используются исключительно в настоящем времени, а форм прошедшего и будущего просто нет.
Время существует только у нас в голове, считал святой Августин.
Но сейчас никому нет дела до книг. Правда, одно издание в твердой обложке подкладывают под шатающуюся кровать, на которой спит маленький мальчик – спит среди сотни других пациентов под сводами просторного читального зала.
Но даже если бы мы прочли библиотечный фонд от корки до корки, все равно останутся вопросы.
Вспомните Уильяма Джеймса[5] этажом ниже, в разделе философии. По его мнению, любая попытка постичь человеческий разум – все равно что включать свет в надежде лучше понять тьму.
49
Некоторые реальные события знакомы нам исключительно по ночным кошмарам. Поэтому, когда дым начинает заполнять читальный зал, на ум многим медсестрам приходит единственное слово – «кошмар».
Потом начнутся долгие полемики, почему не сработала пожарная сигнализация: подвела система или ею пожертвовали ради кардиомониторов и электроэнцефалографов?
Кто-то обвинит маски, чья текстура препятствует проникновению мельчайших микробов – и дымовых частиц. Если бы не маски, персонал наверняка уловил бы запах дыма до того, как огонь распространился по зданию.
В бесконечные мучительные минуты, предшествующие появлению пожарных, некогда спорить, кого спасать, а кого бросить на произвол судьбы. Люди сами принимают решение. Кто упрекнет медработников в том, что в первую очередь они спешат позаботиться о своих друзьях и близких?
В десяти кварталах Сара кормит котов, как вдруг врубается пожарная сирена. Кошки бросаются врассыпную, Сара мчится на чердачную площадку в поисках следов лесного пожара. Однако сквозь волнистое стекло открывается совсем иная картина – в точности как описывал отец: облако черного дыма клубится не над деревьями, а вырывается из окон библиотеки.
– Папа! – оцепенев, кричит Сара. – Папа! – Он не откликается. Сердце норовит выскочить из груди. – Прямо как в твоем сне.
Снежная тишина. Сон дарит Мэй прохладный, безмятежный покой.
Внезапно в блаженное забытье врывается грохот. Отчаянные крики. Мэй чудится, будто она проснулась в своей детской спальне, впрочем, иллюзия быстро рушится – помещение поистине огромное.
Еще паника. Люди носятся взад-вперед. Шум непривычно режет слух.
Глаза не открываются. Мэй способна лишь щуриться. На ресницах запекся гной. Сложно сказать, подводит ли зрение или комната действительно в дыму.
Рассудок тоже подернут дымкой, мысли текут вяло, норовят застопориться, однако в голове всплывает насущное слово – робкое и абстрактное: пожар?
Вокруг слышится кашель. Звон разбитого стекла. Горло начинает саднить.
И вдруг в палату врывается Мэтью.
Ощущение, как будто они не виделись очень давно. Но это точно он – длинные ноги, лихорадочные движения. Мэтью сумеет выручить их из беды. Правда, кое-что в нем переменилось – на лице застыло выражение тревоги. Он подбегает к ней, кричит – Мэй не может разобрать ни слова, – а после несется вглубь помещения.
Она теряет его из виду, но он позаботится о ней, конечно позаботится. На Мэтью можно положиться, успевает подумать Мэй, прежде чем провалиться в сладкий омут сна.
Медицине известны случаи, когда кататоники чудесным образом воскресали из мертвых. В минуты опасности к вчерашним паралитикам возвращается способность двигаться, кричать и даже бегать. Рука, много лет не подававшая признаков жизни, может в последний момент ухватиться за поручень и предотвратить неминуемое падение.
Бену снится: сначала они с Энни оказываются на вечеринке в какой-то гостинице. Или не в гостинице, а в лофте. Наверное, в Бруклине, а может, и нет. Интерьер лофта сильно напоминает бабушкин дом в Висконсине. Особенно бежевый диванчик шестидесятых годов. Они с Энни пьют пунш из хрустальных рюмочек и восклицают: «С ума сойти, диван прямо как у бабушки!» Празднуют Хеллоуин, поэтому Энни нарядилась в жилет с галстуком, широкополую черную шляпу и камуфляжные брюки. Вылитая Энни Холл[6] из одноименного фильма,
