53
Крохотное сердечко по-прежнему бьется в темноте. Формируется спинной мозг. По синапсам начинают циркулировать электрические потоки. Образуются кости, зачатки зубов. Первый взмах ручонками, мгновенное появление ноготков. Колени и запястья обретают подвижность.
Десять недель спустя Ребекка продолжает спать. Дополнительная кровь приливает к щекам – они розовеют, округляются. Всплеск гормонов увлажняет девичью кожу. Облаченные в маски и комбинезоны медсестры не налюбуются на будущую маму: во время беременности она и впрямь расцвела, единственная отрада в беспросветном царстве отчаяния.
Та же неделя. Глубокой ночью в просторной палатке на территории студенческого городка просыпается профессор биологии. Взгляд Натаниэля упирается в белый потолок, залитый ярким флуоресцентным светом. Первая мысль – он точно не дома. Пахнет землей.
Профессору очень повезло, объясняет доктор. Всего каких-то три недели сна, уточняет он.
– Скажите спасибо ребятам, парню и девушке. Они принесли вас сюда.
Натаниэль пробует сесть, но тело не слушается. Больше всего его заботит Генри. Где он? Много часов спустя приходит ответ: нет, такой пациент не значится в списках. Натаниэль просит телефон. Набирает домашний номер. Трубку не снимают.
На первых порах пациенты пребывают в смятении – обычное дело, уверяют врачи. Однако сейчас смятение сменяется медленно назревающим страхом.
Добравшись до дома, Натаниэль замечает черную букву Х, намалеванную аэрозольной краской на парадной двери. Интерьер смотрится так, словно его не только размыло водой, но и основательно подточило временем. Обои слезают, как кора с эвкалиптового дерева. Углы покрылись плесенью. Коврики хлюпают под ногами, точно губка. Кофейный столик валяется на боку, стулья перевернуты, будто всю мебель подхватило волной, а с отливом расшвыряло где придется. В голове шевелится смутное воспоминание – перед болезнью он пытался починить в ванной кран. Труба по-прежнему течет, зафиксированная чьей-то неопытной рукой.
Натаниэль зовет Генри по имени.
– Ау? Где ты? – Тишина. Натаниэль почти уверен, что Генри утонул, его труп наверняка лежит где-нибудь на мокром ковре. – Ау?!
Наконец Генри обнаруживается в доме престарелых. Сгорбившись, он сидит в своем кресле, погруженный в привычный ступор. Натаниэль не верит своим глазам.
– Мы пытались связаться с вами, – сообщает врач.
– Как он сюда попал? – недоумевает Натаниэль.
– О чем вы?
Ни слова о чудесном исцелении Генри. То же отстраненное выражение. Пустой взгляд. Нулевая реакция на любые вопросы.
Перед лицом неопровержимых фактов Натаниэль понимает: Генри не возвращался, это был всего лишь сон, навеянный сокровенными мечтами. Однако в глубине души Натаниэль отказывается признавать очевидное.
Воспоминания о днях, проведенных с Генри, совсем не похожи на сон. Они на редкость отчетливы, словно все происходило наяву.
– Тебе не снилось ничего необычного? – спрашивает дочь Натаниэля по телефону. Она специально прилетела из Лос-Анджелеса, но не смогла пробраться дальше соседнего городка. – Говорят, там какая-то чертовщина со снами.
– Нет, – отвечает Натаниэль, стыдясь сказать правду.
Он включает огромные вентиляторы, чтобы просушить дом. Звонит в страховую компанию. Возобновляет прогулки по лесу.
Однако конечности по-прежнему налиты свинцом, во всем теле ощущается слабость – и ни один анализ не в силах установить, чем обусловлены симптомы: болезнью или горем. Иногда за нечаянным проблеском радости следует самая темная полоса.
Натаниэль принимается изучать труды своего давнего коллеги, приверженца специфического направления в физике, которое гласит: еще не свершившиеся события в действительности уже случились, каждое преобразование развивается в собственной параллельной вселенной.
По ночам Натаниэль спит в полном одиночестве, начисто лишенный сновидений.
На тринадцатой неделе потихоньку отрастают волосы, брови. Появляется костный мозг.
В том же крыле самые ранние жертвы вируса – соседки Ребекки по общежитию – начинают приходить в себя. Одной приснилась долгая, блистательная жизнь. Другой – череда катастроф. Третья жалуется на чудовищные кошмары, после которых заурядная действительность кажется чуть ли не раем на земле.
Ближе к выходным власти Санта-Лоры обозначают новый этап: ни одного случая за неделю. Долгожданный момент настал. У каждого вируса свой срок – всегда и везде лишь определенный процент населения попадает в зону риска.
На той же неделе в отделении педиатрии Бен ненадолго отлучается от колыбельки, а по возвращении застает удивительную картину: дочка открыла глаза.
Энни баюкает ее на руках, во взгляде – непередаваемая безмолвная радость. Малышка щурится, как в день своего появления на свет, только синева радужки стала чуть темнее. Ее возвращение сродни настоящему чуду, даже при рождении ребенка Бен не испытывал ничего подобного – только теперь он проникается истинным счастьем отцовства.
После, уже дома, пока Энни кормит Грейс из бутылочки, Бен отваживается заговорить о своих снах:
– Они были как предзнаменование.
Энни испуганно вздрагивает.
– Знаю, звучит странно, – кивает Бен, но все же решает продолжить.
Сначала он рассказывает про каноэ, весла, которые унесло течением, пока они пили пиво под деревом.
– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Энни.
– Да, в полном. Слушай дальше. – Бен прикрывает веки, чтобы отгородиться от приглушенного света ночника, и вспоминает: – Мы были у воды. Там еще росли деревья. Весь берег в соснах.
Энни издает короткий нервный смешок, и Бен успевает пожалеть о своей затее. Зря он разболтался.
– Это не будущее, – произносит жена, – а прошлое.
Поначалу ее слова не укладываются в голове, как если бы Бену сказали, что время способно повернуть вспять. Однако Энни настаивает:
– Мы ездили в Мэн летом, после окончания колледжа. Ты правда забыл? Мы же постоянно вспоминали эту историю.
Тогда Бен рассказывает о вечеринке, когда обвалился пол.
– Правильно, мы праздновали Хеллоуин на старой квартире Роба в Бруклине.
Бен понимает, о чем речь, но отказывается верить. Вероятно, рассудок у Энни помутился сильнее, чем у него.
Супруги поочередно перебирают сны, пока за окном не начинает падать снежок, мерцая в тусклом свете уличного фонаря.
– Тебе приснилась наша молодость, – объясняет Энни.
Малышка, не отрываясь, смотрит на отца. Бен испытывает острое желание остаться наедине с дочуркой и с ней одной поделиться своими догадками.
– Папочка любит оглядываться назад, – улыбается Энни, а Грейс хлопает ресничками. – Прошлое всегда нравилось ему больше настоящего.
После такого Бен умолкает. А ночью долго ворочается в темноте, не смыкая глаз. Отныне он обречен каждую ночь лежать подле жены и грезить об Энни из своих снов.
К семнадцатой неделе затвердевает костный лабиринт внутреннего уха. Теперь зародыш улавливает биение материнского сердца, циркуляцию крови в пуповине, тихий плеск околоплодных вод, когда Ребекка поворачивается во сне, и, возможно, приглушенные голоса медсестер, писк кардиомонитора.
Число больных сокращается, за месяц ни одного нового пациента, поэтому Центр по контролю и профилактике заболеваний объявляет об окончании эпидемии, которая войдет в историю под названием «вирус Санта-Лоры».
Последней жертвой становится восьмидесятидевятилетний подопечный дома престарелых, а потом, как штиль после бури, вирус исчезает.
Вероятно, он возвращается туда, откуда прибыл, – в лес или к обитателям фауны. Ученые разъезжаются по своим лабораториям в
