ту же минуту второй негодяй ударил парня в плечо резиновой дубинкой (в Рабсии это спецсредство назвали «вертикалью власти»). Подросток вскрикнул, тело его бессильно сползло по ступенькам. Старшина быстро обшарил карманы жертвы, вынул из них деньги и мобильный телефон, и положил добычу в свой карман…
— Сволочи! Мародеры! — простонал Вася Крылов
Услышав это, полицай оглушил парня дубинкой по голове. Удар не оставил следов — старшина был опытнее своих подчиненных. Последним, что видел подросток, было чудище на шевроне полицая — двуглавый грифон, ненавистный символ имперских цесарей.
Взгляд Рэда, подобно рентгену, видел происходящее за дверью тамбура — избиение, истязание ребенка тремя пьяными гогочущими амбалами. Двое молодых, справа и слева, бьют его дубинками, по голове, по почкам, куда попало… Старшина, посередине, склоняется к избитой и окровавленной жертве — а ведь его собственные дети, наверное, не старше избитого… Шарит в карманах… Вынимает деньги, сотовый телефон… Пинает упавшего…
Чужую боль, если страдал угнетенный и невиновный, Рэд ощущал как свою — это и заставило его примкнуть к повстанцам. Сейчас черты его лица исказились, как если бы пинали и били его самого. И вслед за тем, великое искушение овладело им.
«Нажатием кнопки открепить от корзины планку-клинок… спрятать в рукаве… Беззвучно, по-кошачьи ринуться к тамбуру… Резким рывком распахнуть дверь…» — ожесточенно подумал Рэд — «Увидеть оторопевшие хари мучителей. Глядя в глаза старшины, ударить ногой в пах Кнутова, молодого мерзавца… Другому — локтем в солнечное сплетение. Выпустить из рукава острое лезвие. Изящно, молниеносно очертить в воздухе полукруг вооруженной рукой — снизу вверх, под кадык, разрубив яремную вену лейтенанта Гнилодеева… За секунду добить клинком остальных… Увидеть, как хлещет из разрубленных артерий черная[3], пропитанная спиртом кровь гадов… Ощутить, почуять трепещущими ноздрями восхитительный, ни с чем не сравнимый запах — запах распадающегося Зла, свежеубитого тобою самим… Да, пьяные полицаи — винтики режима, клеточки монстра. Но ведь смерть каждой клеточки Зла — ступень к триумфу Добра!»
Рэд видел соблазнительную картину лишь несколько секунд. Выдержка обуздала подсознание. «Трупы мерзавцев рухнут на грязный пол тамбура — но что делать потом? Вышибать дверь и прыгать с поезда? Начнется розыск, и задание провалено. А ведь мое задание, удайся оно — это… это не три убитых подлеца. Это гекатомбы и гекатомбы.»
Перед мысленным взором Рэда появились весы. На одной их чаше лежали три убитых гада, на другой — сотни и тысячи подобных же нелюдей[4]. На одной — клинок, на другой — тысяча клинков. Рэд представил, как эти клинки, летя со свистом, вонзаются в горла тварей. Отрубают руки насильникам и палачам народа. На лету вырывают языки жрецам, что прикрывали «божьей волей» палачество и грабеж. Вышибают глаза лживым журналистам, что ослепляли народ реакционной пропагандой. Знакомят генералов с тем, что такое война. Подрубают ноги шпикам. Потрошат животы монополистов, ожиревших на рабочей крови… Под грудой убитых злодеев, вторая чаша весов неумолимо поползла вниз.
Усилием воли Рэд удержался от защиты мальчика. Лицо заговорщика стало, как и прежде, спокойным и непроницаемым. Оставалось надеяться, что парень не получит серьезных травм. Рэд подождал минут пять. Наконец, он увидел сквозь мутное стекло: полицаи ушли. Он тут же направился к двери — помочь избитому ребенку.
Рэд приоткрыл дверь тамбура: оглушенный и окровавленный парнишка лежал неподвижно. Лишь ветер, посвистывая через дыру в стекле, лениво ворошил его русые вихры… Наконец, Вася открыл глаза.
На стене перед ним висел яркий плакат: «Осталась родить сына». Рекламная кампания, развернутая правящими подонками, призывала рожать больше детей — кровоядному тирану нужны были рабы и пушечное мясо. В Рабсии было десять миллионов безработных и четыре миллиона беспризорников, но верховник и в грош не ставил жизни живущих. Диктатор отправлял своих подданных в «горячие точки», взрывал в домах, лишал свобод, прав, льгот. Зато тиран рьяно «защищал» жизни еще не рожденные, подло запрещая аборты и призывая плодить новых несчастных, бесправных бедняков в нищей стране. Этот рост населения обесценивал отдельную человеческую жизнь, создавал армию безработных, снижая этим зарплату работников. Того и добивался верховник. Кроме того, диктатору требовались солдаты для войны, развязанной им на окраинах ради прихода к власти.
Яркие цвета плаката били в глаза, а голова мальчика и без того раскалывалась от боли после удара дубинкой. Он попробовал приподняться, но не смог, и вновь упал на ступеньки… Рэд подошел к мальчику, помог ему подняться. Заговорщик вынул из поясной сумочки пузырек с йодом, смочил им носовой платок и обработал рану.
— Ах, сволочи… — негромко, с ненавистью бросил Рэд — Где у тебя болит?
— Вот тут… Плечо… — простонал парень — И голова раскалывается…
Пошатываясь, опираясь на крепкую руку Рэда, подросток подошел к яркому плакату. Кровь из рассеченной брови выступила вновь… При виде лозунга ноздри парня непроизвольно раздулись от ярости, он обнажил стиснутые зубы, обмакнул палец в кровь, и под словами «Осталось родить сына» он дописал кровью: «в рабство этим гадам? Никогда!» Рэд посмотрел на парня по-новому, пристальным взглядом. До этого момента заговорщик лишь хотел помочь ему. Но смышленый взгляд и яростная ненависть к обидчикам заставили предположить в мальчике будущего бунтаря.
«Нужно поговорить с ним, побольше узнать о городе» — подумал Рэд, скорее подчиняясь интуиции, чем логике. Раскрываться он не спешил.
— Помочь тебе перейти в вагон? — спросил заговорщик.
Избитый парень простонал:
— Н-нет… Я на следующей выхожу.
— Так ты в северном районе живешь?
— Угу. Мои родители на химкомбинате работают. А вы?
— Я иногородний, еду в город Алибей, там я живу.
Они помолчали. Наконец, Рэд спросил, приглядываясь к парню:
— Ты в школе учишься, судя по всему?
— В пятой гимназии.
Вновь воцарилась тишина, нарушал ее лишь монотонный стук колес. Рэд глянул в окно. Садовые домики сменились участками леса. Затем показались мастерские, вагончики ремонтников, домики обходчиков. Близился пригородный полустанок. Вдалеке были видны трубы городских заводов и ТЭЦ. Светило зашло за горизонт, бледные сумерки окутывали пригороды. Рэд вгляделся в лицо мальчика. Наконец, он произнес:
— Да… Отделали тебя, ничего не скажешь..
— Гады! — лицо мальчика побелело, кулаки сжались — Я б им глотки резал, в землю живьем закапывал… Скольких ребят уже избили и ограбили. И жаловаться некому…
— А ты откуда едешь? — участливо спросил Рэд
— Я вообще-то с ребятами в поход ходил… В однодневный. Собирал лечебные травы для отца и брата. Лекарства сейчас дорогие, наша семья лечится травами.
— А что с братом, с отцом? — сочувственно спросил Рэд, передавая мальчику носовой платок.
Парень прижал ткань к разбитой брови, и ответил:
— Ну, папа работал на химкомбинате. В последние годы там никакой техники безопасности нет — директор деньги экономит. Отец заработал аллергию, работая без респиратора. Сейчас он инвалид, а льготы на покупку лекарств отменили. Вот он и лечится травами. Я-то знахарям не верю, честно говоря… А черные корни окопника и соцветия зверобоя — это для брата моего. Из окопника примочки от переломов делаем. Настой зверобоя с маслом помогает от ожогов..
— А откуда у него переломы и ожоги? — наклонился Рэд к собеседнику
— Его свинхеды избили в парке… Им его стиль одежды не понравился, они ведь не любят неформалов. Вот и поколотили. Да еще лицо обожгли. В парке вечный огонь горел, они его туда толкнули… Кстати, поблизости был патруль полицаев. Таких, как эти вот скоты, что меня побили. Но полиция не
