– На японку похожа, – говорит Гели. – Не похожа разве на японку? По-моему, это, может, одна из о́ни[38]. О́ни или дракон.
На взгляд Инамораты, фигура не очень походила ни на то ни на другое. Гели протягивает ей ее, и Инамората, потянувшись, берет нефрит из рук Гели. Большой кусок, примерно с ее сжатый кулак будет, и тяжелый (точно камень), хотя вряд ли она определить способна, настоящий это нефрит или нет. Она поднимает его под солнце и видит, что камень просвечивается. Кто бы эту фигурку ни вырезал, когда бы и зачем бы ни вырезал, сколько бы десятилетий или веков назад, ясно, что цель состояла в том, чтобы передать нечто ужасное, и Инамората была вынуждена признать, что цель была достигнута с лихвой. Слово, первым пришедшее ей на память, – «тролль», потому что, когда она была маленькой, мать рассказывала ей сказку про трех маленьких козлят, которые пытались перейти через Ист-Ривер по развалинам Вильямсбургского моста. А под пролетом его жил огромадный морской тролль, чудовище, неуклюжее создание из тины, грязи и ржавой стали, и, как только козлятки пытались перейти, тролль вздымался из воды и грозился съесть их. Эта штука, что Гали нашла на пляже, вполне могла бы быть резным подобием мостового тролля из сказки матери, беженца из детских ночных кошмаров Инамораты. Разница только в том, что ей тролль всегда воображался мужчиной, даром что она не помнила, утверждала ли то когда ее мать. А это нефритовое изделие изображает женщину, тут ошибиться невозможно. Непотребная карикатура на женское тело: от преувеличенной полноты грудей, бедер и ягодиц до разверстых половых органов. Зато ее выпученные глаза вызывали в памяти рыночные прилавки торговцев рыбой, а масса растущих из живота и похожих на пальцы щупальцев напомнили ей морских актиний.
– Это не мостовой тролль, – говорит Гели, и Инамората, насупясь, смотрит на нее, потом опять переводит взгляд на безобразный кусок зеленого камня, который держит в руках. Эмиль Дуарте, кому семьдесят три и кто ходил в школу в каком-то очень отдаленном месте суши, тот назвал Гели «прирожденным экстрасенсом двенадцатой инстанции», он и объяснил Инаморате, как люди вроде Гели используются военными и всякими силовиками. Там, на берегу, есть такие, кто зовут ее ведьмой, кто считают, что в нее демоны вселились, из-за того, что девушка часто знает о том, о чем знать не должна бы, чего узнать никак не могла, и из-за того, что сама она никак не могла объяснить, как ей это стало известно. Вот ведь и Инамората никогда не рассказывала Гели Нуньес про сказку своей матери о мостовом тролле.
– И Гвоздик предложил тебе двадцатку? – спрашивает она, передавая Гели фигурку обратно. На ощупь камень склизкий, маслянистый, и когда Инамората смотрит на свои пальцы и ладони, они блестят, будто она слизняков хватала. Она отирает руки о юбку.
– Могу и побольше получить, – отвечает Гели.
– Наверное, – соглашается Инамората. – Дай Салли запостить ее для тебя по всему кругу. Расходы я оплачу. Если тебе побольше сорока нужно, то покупатели должны быть не с острова, а еще откуда-то.
– Идет, – говорит Гели, вертя фигурку и так и сяк, рассматривая ее со всех сторон.
«Любуется, – думает Инамората, и мысль эта вызывает у нее неприятную легкую дрожь. – Для Гели в ней нет вовсе ничего ужасного».
– Жаль, что не видела ты всех этих звезд и ежей, – вздыхает Гели и укладывает эту зеленую штуковину обратно в мешок. – Их кучи, тысячи и тысячи, как будто морю обрыдли морские звезды и морские ежи, и оно послало их куда подальше.
И как раз тогда далеко за простором воды принялась выть какая-то сирена, спустя несколько секунд затрубила другая, а вскоре за нею третья присоединилась к хору, пронзительно заверещали башенные системы предупреждения властей Гудзона об урагане. Инамората вновь взялась за подзорную трубу и осмотрела в нее низкие волны, но по-прежнему не было видно бригады компании, лишь несколько потрепанных рыбацких лодок, качаясь с волны на волну, занимались своим каждодневным промыслом. Волны, лодки, пятно. Ничего из того, что она видела, не давало оснований для тревоги.
– Что происходит? – спрашивает Гели, и в голосе ее больше любопытства, чем настороженности. – С чего бы это понадобилось в такой-то день вовсю о бедствиях оповещать? На небе нет ни облачка.
– Я не знаю, – отвечает ей Инамората, а потом наводит трубу на пятно, которое, кажется, уже больше, чем было за пять-десять минут до этого. Над ним собралась громадная стая чаек, и Инамората смотрит, как птицы – одна за другой – ныряют с небес и резко уходят в нефть. Ни единого всплеска. Даже вязкой, как на болоте, ряби нет. Птицы просто пропадают. Еще страннее, что пятно, похоже, продвинулось ближе к Проспект-Бич и движется оно на юго-восток, хотя течению полагалось бы нести его на запад, к заливу Либерти.
– Ты ступай найди Эмиля, – говорит Инамората, и то, как она произносит это, не позволяет Гали ни мешкать, ни расспрашивать, зачем. Она просто встает и быстро спускается вниз, криком зовя старика. Инамората не отрывает глаза от подзорной трубы, не отводит ее ни от падающих птиц, ни от переливающегося маслянистого пятна, которое уже вряд ли больше чем в полумиле от берега и медленно подползает ближе. Но думает она о том жутком обрубке камня из мешка Гели, и думает она о мертвых морских звездах и ежах, а еще вспоминает, как мама изображала голос мостового тролля.
И сирены воют.
Жюль и Ричард
Дэвид Никль
Дэвид Никль – писатель и журналист, живущий и работающий в Канаде, в Торонто. Он автор нескольких романов, в том числе Eutopia: A Novel of Terrible Optimism («Евтопия, роман жуткого оптимизма»), а его рассказы совсем недавно изданы в виде сборника Knife Fight and Other Struggles («Драка на ножах и другие сражения»). Его проза появляется на сайте Tor.com, в журналах Cemetery Dance, Pseudopod, включается в ежегодные сборники лучших произведений в жанре фэнтези и ужаса. Некоторые из них были адаптированы для телепостановок.
– Я вон там переходил… – Жюль указал (рукой, что осталась неповрежденной) на перекресток в десятке метров, как раз за искореженным когда-то надежным старым добрым велосипедом. – …и только-только ход набирал…
– …и кувыркнулись, – произнесла она.
– И кувыркнулся, – подтвердил Жюль. С минуту обдумывал случившееся: его промашка. – Вот дурак. Я ж убедиться решил, положил ли в карман очки.
– Положили?
– Положил.
– Сейчас их на вас нет, кстати.
– Упали, – сказал Жюль.
– А-а. Вон они.
Очки залетели в тень от выхлопной трубы припаркованного автофургона. Жюлю их не было видно, но она поднялась, подобрала очки и вернула их Жюлю. Очки были новыми и не из дешевых. Он
