От этого ему и вывернуло желудок. Он спустил воду в унитазе, опершись здоровой рукой, вновь поднялся на корточки, потом поднял голову, осторожно принюхался и недоуменно повел плечами (здоровым плечом): того запаха, что ему почудился, больше не было.
Она все еще спала, когда он в туалет отправился, под пологом звезд, сиявших в световом окне. Жюль глянул на них в прищур и подивился тому, как много было звезд. Он и не помнил, когда видел такие звезды здесь, в городе.
Жюлю казалось, что после туалета он чувствует себя намного лучше. И хотелось, как ему казалось, есть. Странно, если учесть, что его только что вырвало, резонно, если учесть, как он провел день. Так что подобрал он с пола свои брюки, лежавшие возле кровати, отыскал рубашку, которую зашвырнул на спинку кресла-качалки. И тихонько спустился по предательски скрипучим ступеням лестницы.
Остановился внизу, среди всех этих картин, и вслушался. Неужто он раскачал кресло наверху? Может, в доме где-то певчую птичку держат? Может, котенок?
– Кис-кис, – позвал он тихонько.
Ответа не было, дом вновь погрузился в тишину.
Держась за перила, Жюль спустился на первый этаж. Постоял некоторое время в коридоре, соединявшем вход, гостиную и кухню, вздрогнул, когда под ногой скрипнула доска. И опять раздалось это мяуканье… будто котенок, но не такой уж и маленький.
Жюль напряженно сглотнул: и это, а тут еще и запах тот же опять.
Решил уж было вновь подняться наверх, добраться до ванны на втором этаже, когда заметил из коридора какое-то движение на кухне: тень, намного больше, чем котенок… весьма большая тень, прямо скажем… переместилась за стойкой.
– Ну так добрый вечер, – произнесла тень.
– Приветствую, – отозвался Жюль и представился, поинтересовавшись вслух, уже не с Ричардом ли он говорит. Угадал. Ричард сдвинулся с табурета и отошел в угол кухни, что потемнее.
– Ты, Жюль, в доме незваный гость? Или приглашен? Вид у тебя такой, будто ты пару раундов выдержал, так или иначе.
– О, – сказал Жюль, – я в гостях, по-моему. – И разъяснил про несчастье с велосипедом. Ричард выслушал, а когда рассказ был закончен, поинтересовался, не намерен ли Жюль обратиться в больницу.
– Говорю об этом потому, что вид у тебя неважнецкий, – произнес Ричард.
Жюль рукам места не находил. Не знал, что сказать на это. Уверенности, что ему совсем плохо, положим, не было, зато ему было явно не по себе: он только что оставил наверху жену Ричарда спящей после того, как он, по выражению Ричарда, «выдержал пару раундов» с ней. В том, что Ричард подметил, несомненно, была доля простого предательского беспокойства Жюля. Но – всего лишь доля.
– Здесь запах какой-то необычный, – выговорил наконец Жюль.
– Мне говорили, что он не всякому по нраву придется, – произнес Ричард. – Минуточку.
Кран над раковиной открылся и закрылся, и почти тут же Жюль обнаружил у себя в руке влажную чистую тряпицу.
– Держите ее возле носа и рта, когда вдох делаете, – произнес Ричард. – Убирайте, когда выдыхаете. Да, вот так.
– Благодарю, Ричард, – сказал Жюль и накинул тряпицу обратно на лицо.
– Не за что. А теперь сделайте глубокий вдох через влажную тряпку и, когда легкие наполнятся, расскажите остальное.
Тряпица прекрасно помогала избавиться от вони. Но тут в дело вступало сплошь беспокойство.
– Ваша жена была очень добра ко мне, – выговорил Жюль, а потом добавил (тактично, как ему думалось): – Надеюсь, все в порядке.
– А почему бы и нет? Только скажи-ка мне, Жюль, она сказала тебе, что она моя жена?
Жюль сделал глубокий увлажненный вдох. Она не говорила. Сказала, что она не его дочь. Только, помимо этого, она ничего о своих отношениях с Ричардом не говорила. Он повел головой: нет.
– Приятно слышать, что она была добра к тебе. У тебя, похоже, благородная душа.
– Она не ваша жена?
– Мы не женаты. Она тебе ничего не рассказывала?
– Рассказывала мне о картинах, – сказал Жюль. – Они очень красивы.
– Спасибо на добром слове, Жюль. Некоторые получше других.
– Мне они очень понравились.
– У вас с ней были отношения?
Ага, вот оно. Допрос, такой же прямой, как и ее приглашение днем. Жюль положил тряпицу на край стойки и напрягся.
– Прошу прощения, – выговорил. – Было, да.
Он глубоко вобрал в себя воздух, в первый раз не прибегая к помощи влажной тряпицы Ричарда. Наполовину рассчитывал, наполовину надеялся, что вонь вызовет у него тошноту и даст повод избежать этого разговора. Только Жюль, видимо, успел привыкнуть к запаху в его краткое отсутствие. Пахло немного йогуртом… но хуже, чем острым сыром.
– Ты намерен остаться тут?
– Остаться? Я и не думал…
– Слишком рано, – произнес Ричард. – Слишком рано утверждать. Она еще не говорила с тобой на сей предмет. Я понимаю, да. Что ж, когда поговорит, тебе придется это обдумать – с большим тщанием. В городе у тебя есть семья?
– Я полагаю, – выговорил Жюль.
– Однако не очень-то ты о ней думаешь.
Ну, бывает… но.
– Не думаю, – выговорил Жюль.
– Ты художник?
Жюль отчаянно затряс головой.
– Я работаю в дизайнерской конторе. С «фотошопом» и так далее. Я бы не стал называть это искусством.
– Скромен.
– Не чета вашему искусству, я имею в виду.
Ричард перегнулся через кухню, взял со стойки еще сырую тряпицу. Бросил ее в раковину.
– Не знаю, Жюль, служит ли моя живопись меркой, с какой тебе следует подходить к твоей собственной работе. Боюсь, лучшие мои годы уже позади. О, у меня есть последователи… довольно неистовые последователи, осмелюсь заметить. Но они… они не от мира сего.
Говоря, Ричард порылся в винной стойке, достал вино и, вонзив ноготь большого пальца глубоко в пробку, откупорил бутылку.
– Достань пару бокалов, – произнес Ричард, указывая на другую полку.
Жюль достал и, когда Ричард разлил вино, сделал глоточек из своего бокала. У вина был насыщенный, сладкий вкус, и оно отдавало… землей. Жюль подумал, может, «Амароне». Или одна из тех восточноевропейских марок…
– Она собирается предложить тебе остаться. Готовилась к этому уже довольно давно, как я понимаю. Она зачастую так одинока в долгие ночи моего отсутствия.
– Да мы только утром сегодня встретились, – выговорил Жюль и принялся пересказывать историю про свое велосипедное несчастье. Ричард прервал его:
– Со всеми нами, Жюль, случаются несчастья.
– Конечно. Простите.
– Надеюсь, ты не считаешь, что я сержусь. – Ричард шумно отхлебнул вина. – Я не сержусь. Только я соображаю. В больницу ты не поехал. Судя по тому, как ты бережешь то плечо… странно, что не поехал.
Жюль сделал еще глоточек вина. И выговорил:
– Я полагаю.
– Да. Полагаю, так и есть. Жюль? Не откажешь ли сделать кое-что для меня?
– Сделаю, конечно.
– Не включишь ли свет? Выключатель на стене слева от двери, в которую ты вошел.
Жюль встал, отыскал выключатель.
– Готово, – сказал, щелкнув рычажком, и, сощурившись, глянул через кухню.
Ричард, наполняя свой бокал, сам щурился и моргал. Губы его растянулись в улыбку, обнажившую зубы, и он подался вперед, держа на весу бутылку
