– Два совершенно разных вида! – настаивал капитан Гарм, пристально рассматривая доставленные на корабль создания. Его оптические органы выдвинулись далеко вперед, обеспечивая максимальную контрастность.
Проведя месяц на планете в тесной шпионской капсуле, Ботакс наконец блаженно расслабился.
– Не два вида, – возразил он, – а две формы одного вида.
– Чепуха! Между ними нет никакого сходства. Благодарение Вечности, внешне они не так мерзки, как многие обитатели Вселенной. Разумный размер, различимые члены… У них есть речь?
– Да, капитан, – ответил Ботакс, меняя окраску глаз. – Мой рапорт описывает все детально. Эти существа создают звуковые волны при помощи горла и рта – что-то вроде сложного кашля. Я и сам научился. – Он был горд. – Это очень трудно.
– Так вот отчего у них такие невыразительные глаза… Однако почему вы настаиваете, что они принадлежат к одному виду? Смотрите: у того, что слева, длиннее усики или что там у него, и само оно меньше и по-другому сложено, а в верхней части туловища выпирает что-то, чего нет у того, справа… Они живы?
– Живы, но без сознания – прошли курс психолечения для подавления страха. Так будет проще изучать их поведение.
– А стоит ли изучать? Мы и так не укладываемся в сроки, а нам нужно исследовать еще по крайней мере пять миров большего значения, чем этот. Кроме того, трудно поддерживать Временной Стасис, и я бы хотел вернуть их и продолжать…
Влажное веретенчатое тело Ботакса даже завибрировало от возмущения. Его трубчатый язык облизал мягкий нос. Скошенная трехпалая рука качнулась в отрицательном жесте, а глаза перевели спектр беседы целиком в красный свет.
– Спаси нас Вечность, капитан! Ни один мир не имеет большего значения, чем этот. Мы стоим перед серьезнейшим кризисом. Эти создания могут оказаться самыми опасными в Галактике – именно потому, что их две формы.
– Не понимаю.
– Капитан, планета уникальна. Она настолько уникальна, что я сам еще не в состоянии осознать все последствия. Например, почти все виды представлены в двух формах. Если позволите употребить их звуки, то первая, меньшая, называется «женской», а вторая – «мужской», так что они-то сознают разницу.
Гарм мигнул:
– Какое отвратительное средство связи…
– И, капитан, чтобы оставить потомство, эти две формы должны сотрудничать.
Капитан, который, наклонившись, со смесью любопытства и отвращения разглядывал пленников, резко выпрямился:
– Сотрудничать? Что за чепуха? Самый фундаментальный закон жизни: каждое существо приносит потомство в глубочайшем и сокровенном общении с собой. Что же еще делает жизненные формы жизненными?
– Чтобы одна форма произвела потомство, другая должна принимать участие, – упрямо повторил Ботакс.
– Каким образом?
– Очень трудно выяснить. Эта процедура считается у аборигенов интимной. В местной литературе я не мог найти точного и исчерпывающего описания. Но мне удалось вывести кое-какие разумные заключения.
Гарм покачал головой:
– Нелепо… Почкование – священнейший, самый интимный процесс на десятках тысяч планет. Как сказал великий фотобард Левуллин: «Во время почкования, во время почкования, в то самое прекрасное мгновение, когда…»
– Капитан, вы не поняли. Это сотрудничество между формами приводит, не знаю точно как, к рекомбинации генов. Таким образом, в каждом поколении осуществляются новые варианты. Они развиваются в тысячи раз быстрее нас!
– Вы хотите сказать, что гены одного индивидуума могут комбинироваться с генами другого? Вы понимаете, насколько это смехотворно с точки зрения физиологии клетки?
– И все же, – нервно произнес Ботакс под тяжелым взглядом капитана, – эволюция ускоряется. Это просто мир разгула видов: их здесь миллион с четвертью.
– Двенадцать с четвертью будет ближе к истине! Не стоит принимать на веру то, что написано в туземной литературе.
– Я сам видел в очень маленьком регионе сотни различных видов. Говорю вам, капитан, дайте им время, и они разовьются в расу, способную превзойти нас и править Галактикой.
– Докажите, что сотрудничество, о котором вы ведете речь, имеет место, и я рассмотрю ваши предложения. В противном случае я сочту ваши фантазии нелепыми, и мы полетим дальше.
– Докажу! – Глаза Ботакса засверкали ярким желтым огнем. – Обитатели этого мира уникальны еще и в другом отношении. Они предвидят достижения, которых пока не добились, – очевидно, это следствие веры в быстрое развитие. Я перевел их термин для такой литературы, как «научная фантастика». И читал я почти исключительно научную фантастику, потому что уверен: в своих мечтах они ярче выражают себя и свою угрозу нам. И именно из научной фантастики я вывел метод их сотрудничества.
– Как вам это удалось?
– У аборигенов есть периодическое издание, которое иногда публикует научную фантастику, полностью посвященную разнообразным аспектам этого сотрудничества. Его название звучит приблизительно так: «Плейбой». Там не выражаются ясно, что весьма раздражает, но отпускают прозрачные намеки. Очевидно, существо, подбирающее рассказы для издания, только этой темой и интересуется. Отсюда я и знаю, как все происходит… Капитан, после того как на наших глазах появится молодняк, умоляю: прикажите развеять эту планету на атомы!
– Ладно, – утомленно согласился капитан Гарм. – Приведите их в сознание и делайте свое дело.
Мардж Скидмор неожиданно осознала, где находится. Она отчетливо вспомнила перрон в сгущающихся сумерках; перрон был почти пуст – один мужчина стоял рядом с ней, другой – на другом конце. Уже слышался шум подходящего поезда.
Затем – вспышка, ощущение, будто тебя выворачивают наизнанку, и полуиллюзорное видение какого-то тонкого существа, покрытого слизью, и…
– О Боже, – простонала Мардж, – я все еще здесь.
Она чувствовала слабое отвращение, но не страх. Она была почти горда, что не чувствует страха. Тут же стоял мужчина – тот самый, что был рядом с ней на платформе.
– Вас они тоже прихватили? – спросила Мардж. – Кого еще?
Чарли Гримвольд попытался поднять руку, чтобы снять шляпу и пригладить волосы, но не сумел и пальцем шевельнуть – что-то мешало, словно все тело стягивал резиновый кокон. Чарли посмотрел на узколицую женщину напротив – лет за тридцать, отметил он, и довольно привлекательная. Но в данных обстоятельствах ему просто хотелось очутиться отсюда подальше, и даже женское общество его не утешало.
– Не знаю, мадам. Я стоял на платформе…
– Я тоже.
– Потом увидел
