Мэйн Корнмэн покачал головой и положил ему на плечо пухлую свою руку.
— Тебя не должны угнетать подобные мысли. Никакие это не несчастные женщины, Ларри. Они представляли из себя такую угрозу, какой мир еще никогда не видывал. Более того, они пока что проиграли всего лишь одну битву в той войне, что развязали.
— Что вы хотите этим сказать, Мэйн? — тут же поинтересовался Леон Бретт.
— О, они и раньше терпели поражения, множество раз — и куда более горькие, чем это, — ответил ему толстяк. — Они теряли своих предводительниц и свои подпольные гнезда. Будет взята под контроль и бактериологическая война, что они развязали. Но сами-то они, их племя, все еще среди нас. И само племя, и его стремления, и его желание либо подчинить себе все остальное человечество, либо — уничтожить его. Они еще вернутся…
— Но теперь уже с тщательно подготовленной рекламной кампанией… — заметил Бретт.
— Случившееся, возможно, на какое-то время утихомирит их, — предположил Корнмэн. — Мы, разумеется, в полной мере воспользуемся выводами, содержащимися в диссертации Ларри, устроив вокруг нее настоящий спектакль. Они, естественно, затаятся, и получится так, что чем больше пройдет времени, тем все более глупой будет казаться развернутая нами кампания. И они снова попрячут свои сверхъестественные способности, как это они всегда делали. Затем, когда нас всех уже не будет в живых, а те, что будут жить после нас, мало-помалу перезабудут необходимость непрестанной борьбы с ними, они снова выйдут на сцену.
— Веселенькая перспектива, — заметил Леон Бретт.
— Такова жизнь, человече, — ответил ему Мэйн Корнмэн. — Как скоро мы можем вернуться в Нью-Йорк, чтобы я смог вернуться к нормальному своему питанию? — Он посмотрел на Ларри, верно истолковал его выражение лица и произнес: — Я понимаю, обжорой я стал поневоле, чтобы спасти свою шкуру, но теперь желудок мой так привык к этому, к самой изысканной пище в самых огромных возможных количествах.
Ларри промолчал, как и молчал он все время, пока они летели на север в самолете еще более скоростном, чем тот, что позволил ему перехватить рейсовый самолет днем раньше. У него никак не укладывалось в голове то, что ушел из его жизни Нед, ушла из его жизни Ида, совсем иным стал весь его жизненный уклад. Он чувствовал себя вконец опустошенным, лишенным каких бы то ни было эмоций, как человек, совершенно оглохший после сильного взрыва и теперь не замечающий вообще никаких звуков.
Он вернулся в ньюйоркскую квартиру и обнаружил, что она полностью отремонтирована, а все в ней приведено в порядок. Сбросив с себя хаки, которое напялили на него сухопутные моряки, он тотчас же принял душ, но не получил при этом ни малейшего удовольствия. Затем он налил себе крупную дозу виски и без всякого, столь привычного для него раньше трепета проглотил ее, однако и это нисколько не прибавило ему настроения. Тогда он натянул на себя брюки и рубаху и вышел на балкон.
Тони была на своем любимом месте, откинувшись далеко назад в своем шезлонге, она загорала с какой-то книжкой у себя на коленях и с чем-то холодненьким на столике рядом. Глядя на нее, он неожиданно для самого себя испытал огромное чувство облегчения, отдавшееся почти болью по всему его телу. Вот она красота, вот настоящая, большая любовь, вот средоточие всего нормального, что только может быть на белом свете после тех таких странных и необычных путей, по которым шла его жизнь последние несколько дней.
Она медленно повернула голову, увидела Ларри, губы ее изогнулись в восторженной улыбке.
— Ларри, дорогой! А я уже перестала тебя дожидаться. Ты — самый непредсказуемый в мире мужчина!
— Скорее неспособный видеть дальше своего носа, — сказал он ей и вдруг понял, что и сам он теперь улыбается. Он даже не удосужился вернуться в свою квартиру и по коридору пройти в нее. Вместе этого перебрался через невысокое ограждение, которое отделяло один балкон от другого.
— Я так рада, что ты вернулся — и теперь со мной. — Она рассмеялась, а у него было такое чувство, будто он воскрес после длительного состояния, близкого к небытию. — Могу поспорить, что вот-вот снова что-нибудь случится, и ты исчезнешь снова точно так же, как это ты всегда привык делать. А мне останется только дожидаться очередного оборота этой твоей жизненной карусели.
— Нет, не останется, — сказал ей Ларри. — На этот раз нас уже ничто не разлучит.
Позже его разбудил телефон, зазвеневший у самого его уха. Он протянул руку, чтобы поднять трубку, но ему помешала это сделать крепкая женская рука, после чего послышался шепот Тони:
— Нет, нет! Не бери его, дорогой. Пусть себе звонит.
Но он-таки продолжал звонить. В конце концов ему удалось освободиться из ее объятий и поднять трубку. Голос Мэйна Корнмэна был хриплым и взволнованным.
— Ларри, пожалуйста, мчись прямо ко мне. Времени совсем немного. Я только что убил Долорес Грин.
Глава 17
Дверь в квартиру отворил сам Мэйн Корнмэн. Лицо его было как-то особенно одутловатым и мертвенно бледным, на нем был тот самый пурпурно-золотистый халат, который был на Ларри, когда он впервые увидел толстяка. Левое его запястье было обмотано полотенцем, насквозь промокшим чем-то зловеще красным.
— Не обращай внимания на весь этот беспорядок пока что, просто следуй за мной, — предупредил он.
Но Ларри никак не мог с закрытыми глазами идти по огромному коридору вслед за хозяином. В квартире буквально все было перевернуто вверх дном. На полу валялся мертвый Дэн Брайт. Тело его было буквально раздавлено, как какая-то отвратительная букашка, под тяжестью огромного комода, который, казалось, спрыгнул со своей обычной подставки у одной из стен, чтобы высоко подняться, а затем свалиться прямо ему на голову.
Заметив встревоженный взгляд Ларри, Мэйн Корнмэн пояснил:
— Бедняга Дэн пытался остановить ее, но был обречен на поражение с самого начала. Но вот за него я все-таки отомстил.
Ларри взглянул туда, куда сейчас смотрел толстяк, и его уже во второй раз за этот день едва не вырвало. Тело Долорес Грин свешивалось с перил ограждения внутреннего второго этажа, медленно раскачиваясь из стороны в сторону на самом конце свитого веревкой занавеса, сам же материал занавеса исчезал где-то глубоко в тканях ее шеи. Лицо ее было черным, глаза остекленевшими, язык высунулся изо рта.
— Боже ты мой! — воскликнул Ларри.
— Понимаю, — произнес толстяк. — Но ничего другого не оставалось. Когда она набросилась на меня, Дэн попытался ей помешать и поплатился жизнью. Я вынужден был что-нибудь сделать. Работа не из приятных, верно?
— Похоже, что это так, — произнес Ларри, испытывая точно такое же оцепенение, какое охватило его, когда он наблюдал за ядерным взрывом на острове Сулла Кэй. —
