Сейчас эта догадка показалась ему вполне вероятной. Многое из того, что здоровым людям кажется чудесным и невероятным, больные принимают как обычное и вполне возможное явление. Больные и дети.
Веки его задрожали и как бы всплыли на горячих слезах.
Ася, уже без пальто и шапочки, наклонилась над ним.
— Вот и температуры нет, — проговорила она. — Ой, как ты нас всех напугал!
— Это я где нахожусь?
— Ты у нас находишься. В нашей комнате. И больше ты ничего не спрашивай. Это тебе вредно — много говорить…
— Ожгибесову я не верю! — задыхаясь от волнения, крикнул Сеня. — А что говорит папа?
— Да, да. Никто ему не верит. Ты успокойся. Никто. Оказалось, что твоя мама — герой. Она в тылу у немцев выполняет задание. А этот Ожгибесов просто псих. Он просто несчастный. Он в самолете горел, потом еще его немцы расстреливали, вот он и стал таким.
— Где он?
— Он в госпитале.
— Нет, папа где?
Ответа не было так долго, что Сене показалось, будто Ася отодвинулась куда-то далеко и вся заволоклась серым туманом. Ее голос еле дошел до него:
— Он скоро вернется. А ты теперь спи, а потом я тебя накормлю. Вот картошки купила на рынке.
Сене хотелось задать еще много вопросов, но у него не хватило для этого силы. Так он и не узнал, где этот мостик, по которому перебрался на неизвестный берег новой жизни. А может быть, никакого мостика и нет? Он просто переплыл эту реку?
Чужая постель, чужой хлеб. Вот с чем он столкнулся, еще не успев сделать ни одного шага в новой жизни. А он еще никогда не съел ни одного куска чужого хлеба.
Ася рассудительно посоветовала:
— А ты бы не думал об этом пока. У нас две карточки, мамина и моя. И помогают тоже: из театра приходили, приносили кое-что. И еще помогут, хороших людей много, с голоду не умрем.
В этот вечер Сеня впервые поднялся с постели. Он хотел подойти к окну, но дотянулся только до конца кровати, дальше не хватило сил. Прибежала Ася и с ходу напустилась на него:
— Рано тебе еще вставать! Смотрите, что придумал — сидит тут в темноте. Ложись-ка, ложись.
— Не лягу, — бледным голосом прошелестел Сеня, — совсем больше не лягу. Сколько можно…
— Ой какой! Еще и рассуждает.
— А ты не командуй.
Проговорив это, Сеня прислонил голову к подушке. Помогая ему улечься поудобнее, Ася приговаривала:
— Я ведь не командую, я как лучше, и ты не возражай. Сейчас «Кузьку Конского» запалим.
— Какого Кузьку?
— Ах да, ты же не знаешь. Вот он, «Кузька Конский».
Она покрасневшей от холода ладошкой похлопала по железной печурке и тут же все объяснила. Есть в городе такой умелец — Кузька Конский — мастер на все руки. У него собачий нюх на всякие несчастья и беды, и он всегда появляется там, где без него не могут обойтись. Если случится перебой со стеклом, является Кузька, вставит стекло и уж тут не растеряется, цену возьмет подходящую. Он и полы покрасит, но только в том случае, когда необходимых материалов нет в продаже или мастеров днем с огнем не сыщешь. Настоящее его имя Кузьма, но все в городе называют его Кузька и Полчеловека. Это потому, что он — урод. Самый настоящий. Широкое туловище на таких кривых ногах, которые и на ноги-то не похожи. Скорей на половинки колес. Руки у него длинные, почти достающие до пола, а голова большая и вся в разноцветных волосах. Урод. Ящик на колесах. За то и на войну его не взяли.
Сейчас он промышлял железными печурками. Вот эту он тоже принес и сам установил. И чтобы у хозяев сомнения не было, сам и затопил. Послушав, как гудит пламя в трубе, подхвалился:
— Вот вам и Кузя Конский — беда и выручка. Давай, хозяйка, радуйся, благодари мастера.
— Ох ты, мастер, мастер, — вздыхала мама, отсчитывая деньги. — За такую цену десяток печурок купить можно.
Ася посмотрела ему вслед и посмеялась:
— Печурка-то на него похожа. Смотри. Такая же кривоногая.
Вот так и получила печурка свое имя. Она беда и она же выручка. И ничего тут не поделаешь.
Рассказав все это, Ася заторопилась.
— Сейчас «Кузьку» распалим, и нам будет хорошо.
11И в самом деле им стало хорошо. Печурка, разгораясь, весело потрескивала и постукивала жестяными трубами, стенки ее розово зарделись в темноте, и от них заструилось по всей комнате нежное тепло.
Ася бережно подкладывала мелкие дровишки так, чтобы они веселее горели и давали больше тепла и света. И ее лицо, освещенное дрожащим огнем, тоже казалось нежно рдеющим в полумраке. Она очень пристально смотрела на огонь и негромко говорила:
— Ты когда-нибудь думаешь, как будет? Ну вот, кончится война, и всего у нас будет вдоволь. И мы будем делать все, что захотим.
Она в своем стареньком красном свитере, вся позолоченная огнем, сидела тихо, и большие глаза ее были задумчивы, словно она прислушивалась к своим мечтам о будущей жизни. А на алой стене за ее спиной покачивалась и вздрагивала черная тень.
— А потом… — Она восторженно вздохнула. — Ты сделаешься знаменитым музыкантом. Самым знаменитым! И ты проедешь все города и страны. И, наверное, все забудешь, что мы переживали…
— Нет, — ответил Сеня, — я не забуду.
— Правда?
— Конечно. Как я могу забыть? Ведь мы всегда будем вместе. Хорошо?
Ася выпрямилась на своей скамеечке, забросила косы за спину таким широким взмахом, словно это и не косы, а крылья. Строго спросила:
— Ты так хочешь?
— Да! А ты?
— Я? Очень.
— И я очень. Ты хорошая.
— Ты тоже самый лучший из мальчиков.
— Ты меня совсем не знаешь.
— Знаю. С самого первого вечера, когда ты играл. Ты будешь знаменитый музыкант.
— А если не буду?
— Будешь. У тебя талант. Это говорят все.
— А может быть, все ошибаются?
— Как же все? Так не бывает, — убежденно проговорила Ася. Помолчала и, глядя на огонь, спросила: — А знаешь, кем я буду?
— Знаю — балериной.
— Нет, не угадал.
— Значит, актрисой. Все девчонки об этом только и мечтают.
— А вот и не все…
Тут в разговор вмешался «Кузька Конский»: он щелкнул своим огненным языком и выплюнул золотой уголек, прямо к Асиным ногам. Она ловко подхватила уголек, бросила обратно в огненную пасть, но ладонь все-таки обожгла.
