– И что немцы? – спросил Спешнев. – Оценили?
– Прогнали со службы. Дескать, какой-то русский будет их учить, таких умных и образованных.
– М-да… – сказал Спешнев. – Выпьем? Заодно этих ваших вредных крох убьем, – он хохотнул.
– Давайте! – согласился я.
Он разлил водку по чаркам, мы чокнулись и осушили емкости. Самогонка, но хороша! Мягкая, ароматная. Водку здесь делают методом дистилляции, до ректификационных колонн додумаются позже. Вот тогда и наступит погибель русскому мужику. Ректификат – это яд, бьющий по печени и другим органам. Дистиллят тоже не подарок, но действует мягче. На ректификаты Россия перешла вследствие дешевизны последнего – больше денег поступало в казну. А крепость водки в 40 градусов придумали акцизные чиновники, а не Менделеев, как утверждает легенда. Так акциз проще было считать – его размер привязали к крепости водки. Прежде она составляла 37–39 градусов. Ректификат российские власти всячески восхваляли: дескать, не несет вредных примесей. Ага. Чем чище яд, тем его действие сильнее…
Я взял тонкий ломтик хлеба – для господ нарезали, положил сверху ломтик ветчины, накрыл это дело располовиненным вдоль огурчиком, откусил. Вкусно! Хлеб свежайший и нисколько не похож на печиво из моего времени с их разрыхлителями и «улучшателями», ветчину коптили натуральным дымом, а огурчик только с грядки, да еще выращенный на не на гидропонике. Я эти пластмассовые овощи в своем мире никогда не покупал – ни вкуса, ни запаха, одна химия.
– Интересно вы едите, – сказал Спешнев, все это время не спускавший с меня глаз.
– За границей научился, – ответил я. – Попробуйте!
Он пожал плечами и соорудил себе такой же бутерброд.
– Неплохо, – сказал, прожевав. – Хотя порознь вкуснее.
Я только плечами пожал: на вкус и цвет товарища нет.
– Еще по чарке? – предложил Спешнев и, не дожидаясь согласия, наполнил емкости. – За что пьем, Платон Сергеевич?
– За успех нашего безнадежного дела! – предложил я.
– Как это? – удивился он, поставив чарку. – Почему безнадежного? Вы о чем?
– Многим сегодня положение России представляется безнадежным. На нас наступает лучшая армия мира во главе с лучшим полководцем. Французы движутся в глубь страны, они уже захватили бывшие польские земли, и скоро вступят в великорусские, если уже не вступили. Вся Европа ждет, когда мы потерпим поражение и подпишем унизительный мир. Только не будет его для Бонапарта. Его армию ждет конец, а самого – ссылка на отдаленный остров и бесславная смерть.
– Вы говорите это так, будто наперед знаете! – удивился Спешнев.
М-да, не стоило пить…
– Так и будет, Семен Павлович, вот увидите.
– Вы, что, провидец?
– Отчасти. Иногда находит.
– Чудной вы человек, Платон Сергеевич, – сказал он. – Будто не мира сего. Говорите не так, держитесь странно. Понятно, что за границей жили, но все равно словно не русский. Я это сразу приметил, да и позже наблюдал. Даже думал: не послал ли вас нечистый? Но потом понял, что ошибся. Слуга дьявола не будет умалять страдания человеков, а вы над ранеными, как курица над цыплятами. Подобного даже у русских лекарей не наблюдается. И для вас нет разницы: дворянин или простой солдат, ко всем отношение ровное.
– Ему, – я указал на потолок, – наплевать на сословия и чины. У него другие мерки.
– Согласен, – кивнул Спешнев. – Но мы-то живем здесь. Кстати, не замечал за вами особой ревности к молитве. Даже не видел, чтобы молились.
– Когда вы молитесь, то не будьте как лицемеры, которые любят молиться, стоя в синагогах и на углах улиц таким образом, чтобы все их видели. Говорю вам истину: они уже получили свою награду. Ты же, когда молишься, войди в комнату, закрой за собой дверь и помолись своему Небесному Отцу, Который невидимо находится с тобой, – процитировал я.
– Вы и Писание знаете? – изумился Спешев.
– Местами, – кивнул я. – Ну, что, выпьем?
– За успех нашего дела! – провозгласил Спешнев.
– И погибель супостата, – поддержал я.
– Хочу вас спросить, – начал Спешев после того, как мы закусили. – Что собираетесь делать дальше?
– А с чего интересуетесь? – ответил я по-еврейски.
– Я тут прислугу расспросил. Завтра Хренины отбывают в Смоленск. Уехали бы вчера, но графиня занедужила. Вы ее излечили. Думаю, она предложит вам присоединиться. Спиной мается, а тут лекарь умелый. Графиня с дочкой поедут в экипаже, добро повезут в телегах. Двигаться будут быстро в отличие от нас. Вам с ними скорее и безопаснее, тем более, что имеете лошадь под седлом. Если и нарветесь на французов, не тронут: не верю, что они способны поступить мерзко в отношении благородных женщин. А вот с нами опасно, в чем имели возможность убедиться.
– Я с вами!
– Почему?
– Что я буду делать в Смоленске? Без денег, связей и знакомств?
– Графиня может предложить остаться при ней.
– В роли комнатной собачки? Нет, Семен Павлович, я солдат и хочу встать на пути врага, – произнес я с пафосом. – Каждый день его присутствия на русской земле оскорбляет меня до глубины души. (Кажется, так писал классик?) Так что я буду их убивать – с вашей помощью, конечно.
– Спасибо! – он протянул руку, и я с чувством пожал. Любят здесь красивые слова и жесты. – Порадовали вы меня, и солдаты будут довольны. Они успели вас полюбить. Честно! – добавил, увидев мой недоверчивый взгляд. – Будучи сыном князя, пусть не дворянином, вы не чванитесь и держитесь с ними, как ровня. О раненых заботитесь. Не пожалели трофеев для солдатской артели, хотя сами без гроша в кармане. Благодаря вашему серебру, провиантом разжились, даже мясом для котлов. Подобное редко встретишь. Знаете, как егеря вас зовут? Наш княжич. Наш, – повторил он. – Сколько вам лет, Платон Сергеевич?
– Тридцать один.
– Выглядите на двадцать пять не больше. Мне вот тридцать три, а по виду все сорок. С пятнадцати лет в армии, – он вздохнул. – Рядовым начинал. У моего батюшки было пятьдесят душ крестьян и трое сыновей – не прокормиться. Одно спасение – армия, туда и пошли с братьями. Три месяца рядовым считался, хоть унтер по чину[36]. Фельдфебель палкой по икрам бил, чтобы правильно стоял. Чины получал по выслуге лет, да и то с опозданием, поскольку вакансий не было. Поэтому всего лишь ротный командир и штабс-капитан. Связей нет, похлопотать некому. День-деньской в роте. Другие офицеры все спихнут на унтеров, а сами пребывают в безделье. Так у них родители богатые или покровители имеются. Мне так нельзя. Зато солдат знаю. У нас и полковой командир такой, Глебов Андрей Саввич[37]? Может, слыхали?
Я покрутил головой.
– Замечательный командир! Служил под началом Суворова, был с ним в заграничном походе, отличился беспримерной храбростью. Несколько раз ранен,
