– Слуга царю, отец солдатам?
– Вот! – улыбнулся Спешнев. – Умеете вы сказать, Платон Сергеевич. Ну, так пиит, песни красивые сочиняете. У меня к вам просьба: постарайтесь очаровать графиню и ее дочку.
– Для чего? – удивился я.
– Нам нужен провиант и свежие лошади для повозок. Свои совсем худые, не довезут. А купить не за что. Артельная касса тощая, у меня денег нет – жалованье задержали. Вот ежели графиня снизойдет… Лошади у нее есть, конюшня в деревне большая. Ей самой, чтобы ехать, столько не нужно. Богата графиня. Для нее пяток лошадей, как для нас алтын. Все равно французы заберут, почему бы не дать?
– Кстати, – спросил я. – Отчего поместье у нее такое странное? Крепость, а не дом?
– Так бывшие польские земли, – пожал плечами Спешнев. – Мужу графини их после подавления восстания Костюшко пожаловали. Слыхали о таком?
Я кивнул: в школе «проходили».
– Генерал-лейтенант артиллерии Хренин Юрий Никитич в той кампании отличился, за что получил титул графа и это поместье. Оно хоть в старых польских землях – тех, что под русской короной с 1772 года, но его бывший владелец-поляк примкнул к Костюшко. Императрица имение конфисковала и подарила генералу. Сами понимаете, что любви к графу у поляков от этого не возникло. После подавления восстания тут еще не один год шайки из шляхтичей хаживали[39]. Грабили селян, вырезали русских помещиков. Вот генерал и выстроил себе такой дом. Пушки у крыльца видели?
– Нет, – удивился я.
– По обеим сторонам стоят, я так сразу приметил. Легкие, четырехфунтовки с виду. Не знаю, где генерал их раздобыл, хотя догадаться не сложно – трофей или купил списанные в арсенале. Четырехфунтовки из русской артиллерии исключили[40]. Но даже из такой выпалить по шайке – мало не покажется. Постараетесь, Платон Сергеевич?
– А сами?
– Кто я для них? – махнул рукой Спешнев. – Обычный армеут. По-французски почти не говорю – так, чуток, хотя в формуляре[41] записано, что знаю. Обхождению с дамами не обучен. А вы за границей жили, сын князя опять-таки.
– Но сам мещанин.
– Не беда, – успокоил штабс-капитан. – Вам же не свататься. Человек вы молодой, красивый, говорить умеете. Почитайте им стишки, песню спойте – это у вас хорошо выходит. Не скупитесь на комплименты. Вам ничего не стоит, а нам польза, – он улыбнулся.
Жук он, Семен Павлович! Но прав.
– Договорились, – кивнул я.
– Благодарю, – кивнул Спешнев. – Ну, что, Платон Сергеевич, по чарочке и пойдем?
– Не много будет? – засомневался я. – Мне дам очаровывать. А тут явлюсь пьяным.
– Тогда не пейте, – согласился Спешнев, но себе чарку налил и осушил. – Не в службу, а в дружбу, Платон Сергеевич, кликните денщика – он где-то снаружи обретается. Пусть поможет мне одеться, и коня подведет. Сам не доковыляю. Да и кровь может через повязку на рейтузы проступить, перед дамами нехорошо выйдет.
Нехорошо все равно вышло. Но это я забегаю вперед…
Глава 5
Два всадника выскочили из леса и на рысях направились к бивуаку роты шеволежеров. В сгущавшихся сумерках их темно-синие мундиры с алыми отворотами казались черными. Черными смотрелись и темно-синие кивера с эмблемой «N» в обрамлении лавровых листьев[42]. Прискакав к передовым кострам, всадники спешились, один увел лошадей, а второй, с нашивками вахмистра, отправился вглубь лагеря, где подошел к двум офицерам: капитану польской кавалерии и полковнику французской штабной службы, стоявшим у разбитой палатки. Не взглянув на француза, вахмистр козырнул поляку.
– Пане капитан…
Он затараторил по-польски, не обращая внимания на недовольное выражение лица полковника. Впрочем, Маре, а это был он, быстро согнал недовольство с лица. Что возьмешь с этих поляков? Большинство шеволежеров в роте – дворяне[43], которые кичатся своим происхождением. Для них сын провинциального стряпчего, коим являлся Маре, не ровня, пусть даже и полковник чином.
Польский капитан, выслушав доклад вахмистра, повернулся к Маре и заговорил по-французски:
– Русские егеря остановились в помещичьем имении в лье отсюда. Численность примерно пятьдесят человек. Основная часть солдат отправилась ночевать в деревню, расположенную в пяти туазах от усадьбы. В ней самой остались офицер и где-то с десяток солдат.
– Не было ли среди русских егерей необычного человека? – поинтересовался Маре. – Не похожего на военного?
Капитан перевел его вопрос вахмистру. Тот кивнул и опять заговорил по-польски.
– Говорит, что есть, – сообщил капитан. – Мужчина, необычно одетый, который назвался лекарем. Лечил хозяйку имения.
– Лекарь? – удивился Маре и спросил: – У него была рана на голове?
– Да, – ответил капитан, пообщавшись с вахмистром. – Мальчик видел у него шов здесь, – поляк коснулся левого края кивера. – Русский был без головного убора.
– Какой мальчик?
– Моим людям удалось захватить мальчишку, который собирал грибы неподалеку от усадьбы. Сын дворовой холопки. Он все и поведал.
– Мальчик не расскажет о нас русским?
– Нет, – сухо ответил капитан.
Вахмистр, который, видимо, понял вопрос полковника, ощерился и провел ладонью по горлу. Маре поморщился: убивать ребенка было не обязательно. Хотя, чего возьмешь с этих поляков? Такие же дикари, как и русские. Хотят резать друг друга? Пусть!
– Передайте вахмистру мою благодарность, – сказал капитану.
Тот перевел его слова. Вахмистр откозырял двумя пальцами и удалился.
– Этот необычный русский и есть человек, который мне нужен, – сообщил Маре капитану. – Его непременно нужно взять живым и, желательно, невредимым.
– Возьмем! – усмехнулся поляк.
– Как вы это сделаете?
– На рассвете подскачем к имению. Ночью нельзя – в темноте бой непредсказуем. Шеволежеры перелезут через ограду и откроют ворота. Ворвемся внутрь. Егерей, которые встретятся во дворе, перебьем, выломаем дверь усадьбы, если хозяева добровольно ее не откроют, и захватим пленных. Серьезного сопротивления не ожидаю. Во-первых, русских мало, во-вторых, у меня лучшие бойцы в армии императора. Покончив с усадьбой, поскачем в деревню, где перебьем егерей. Возможно, застанем их спящими. Будет не война, а избиение младенцев, – капитан усмехнулся. – Вы говорили, пленные не нужны?
– Да, – кивнул Маре.
– Это распространяется только на военных?
– Почему вы спрашиваете? – удивился полковник.
– Эти земли, – капитан сделал круговой жест рукой, – некогда принадлежали моему родственнику. В 1795 году он присоединился к Костюшко и воевал за независимость Польши. За что русская царица отобрала у него имение и подарила русскому генералу, который отличился в подавлении восстания. Он умер, предъявить счет не получится. Однако остались вдова и дочь. Вот с них и спрошу.
– Это было давно, – сказал Маре. – К тому же они женщины.
– Мы, поляки, ничего не забываем, – процедил капитан. – Никогда и ничего, даже женщинам.
«Может не подчиниться, если я откажу, – подумал полковник. – С поляка станется. Все равно убьет. Дикий народ! Резать женщин… Ладно. Цель оправдывает средства».
– Мне нужен человек с раной на голове, – сказал ровным голосом. – До остальных дела нет.
– Благодарю, господин полковник! – поляк поднес два пальца
