Алек подошёл ближе, опускаясь на колено, вглядываясь в глаза. Как долго я мечтала о чём-то подобном… Принц снизошел до встречи, протянул руку… Но я, точно окаменела — продолжала неподвижно сидеть, уговаривая себя, что ещё успею и обнять, и выплакать. Потом. А сейчас у меня есть обязательства. Я и без того делаю Павлу больно одними своими мыслями. Может, он всё ещё стоит у расписания, скрючившись от боли, пока я тут задыхаюсь от свалившегося на меня подарка жизни. Нет, придётся счастью подождать пока для него освободится место в моём плотном графике.
Поэтому вместо ответа я спросила:
— А знаешь, что это были за слёзы, которых ты коснулся на крыше той ночью?
— Нет, — непонимающе пробормотал Алек.
— Моя душа, — прозвучало это настолько высокопарно, что я невольно поморщилась. — То есть…
И я рассказала Алеку про то, как прозрела, про то как узнала про потерянные хвосты и то, что он их спас, укрыв от прожорливой Тени. И, что чувства между нами существуют только потому, что мой Эмон жаждет обрести целостность.
— Ерунда, — уверенно сказал Алек, обдумав мои слова. — Мы были влюблены и до того, как всё произошло. Я вёл себя как трус. Извини. Нет, не так, — он замер напротив меня, в лице — упрямая решительность. Вдруг, он взял обе мои руки и прижал их груди. Отчаянно прошептал: — Извини меня, Тина. Умоляю, прости меня. Ты вправе злиться, даже ненавидеть, но не называй наши чувства подделкой! Они никогда ею не были и не будут.
Под моими ладонями неистово билось сердце. А Алек всё крепче сжимал мои руки, словно боялся, что я сбегу.
— Мы всё переживём, — шептал он. — Всё преодолеем. Ты нужна мне. И если хвосты всё ещё у меня, то найдём способ вернуть их.
— Я не…, — я задыхалась, — Мне надо…
В этот момент из коридора донеслось эхо моего имени:
— Ти-ина-а…
И снова, уже ближе.
Павел. Он звал меня. Я подскочила, точно меня застали на месте преступления. В глубине коридора просматривался силуэт Павла. Он помахал мне рукой. Я сделала шаг по направлению к нему. Алек, всё ещё стоящий на коленях, поймал мою руку:
— Не ходи, — попросил он с плохо скрываемым отчаянием.
Я покачала головой, вытянув руку на свободу:
— Прости…
— Тина, послушай, в следующий раз, завтра, я расскажу тебе правду про Шакала. Про его прошлое. А пока, умоляю — будь осторожна. Не доверяй ему. Он не тот добряк за кого себя выдает… У него есть сила убеждения, ты знала?
Я ничего не ответила. Мои ноги уже несли меня вперёд по коридору. К застывшему силуэту человека, которого я не понимала, которого насильно любила, и которого, несмотря ни на что, хотела спасти. А что до его прошлого… разве, какое бы оно ни было, это что-то изменит? Разве, узнай я его, Узы рассыпятся в пыль? Нет, выбор тут только один — приложить все силы, чтобы выбраться из передряги живой. И спасти тех, кто рядом. А потом мы обязательно во всём разберёмся…
***
— Ну что, насладилась обожанием своего ненаглядного? — Павел стоял, облокотившись на стену, с улыбкой хищника на тонких губах. — Пойдём, у нас ещё куча дел.
Я остановилась в десяти шагах, растерянно вглядываясь в спокойные черты. Эмон Павла тоже не проявлял эмоций, безразлично глядя в одну точку.
Он не будет злиться? Отчитывать? И почему так пахнет гнилью?
Я осторожно спросила:
— Всё в порядке? Тебе не было… больно от моих мыслей?
— Ерунда, — он махнул рукой и достал мятую пачку Мальборо из заднего кармана. Засунул сигарету в рот и, подпалив зажигалкой, с наслаждением затянулся. В потолок полетело колечко дыма — Иди сюда. Кое-что покажу.
— Будешь курить прямо здесь? — Я не сделала ни шага. Вся моя недавняя эйфория от встречи с Алеком оказалась придавлена нарастающей тревогой. — И разве ты не бросил?
— Привычки для того и бросают, чтобы потом с позором к ним возвращаться, — хмыкнул Павел и, оторвавшись от стены, побрёл в сторону лестницы. Я двинулась следом, держась на расстоянии. Чтож, у него было право злиться. Я, наверное, переборщила с эмоциями, от Уз ему передались мои метания. Должна ли я извиниться?
— Извини если я…
— Ты поэтому плетёшься, как потерянная? Забей. Лучше подойди поближе. У меня уже шея болит на тебя оборачиваться.
— Что ты делал всё это время?
— То, что и собирался, — неопределённо ответил Павел, продолжая идти вдоль облупленных стен. Коридор свернул и Алек остался за поворотом. — Скажи, я тебе нравлюсь?
Я подавилась воздухом.
— Что? В каком смысле?
— Ну, как мужчина, конечно. Как человек я и сам себе противен. — Павел наконец-то остановился и теперь стоял спиной. Я вдруг вспомнила слова Алека про “он опасен”. Тряхнула головой. Нет это глупости. Мы столько уже пережили вместе.
Буквально силой переставляя ноги я подошла ближе. Нос заполнил отвратительный дух гнили и прелой земли. Ни намёка на знакомый терпкий травяной запах. Что случилось с ним всего за один час?
— Ну так что? Нравлюсь? Или нет?
Теперь нас разделяло не более двух шагов.
— Зачем спрашиваешь? Сам же знаешь в каком мы в положении.
— Это значит нет? — Павел обернулся. Лицо пересекала тонкая ухмылка, глаза превратились в узкие бойницы. Того и гляди прошьют пулеметной очередью. — Ладно, давай помогу. Целоваться со мной тебе нравится? — он снова затянулся, стряхнул собравшийся пепел прямо на пол.
— Перестань, — прошептала я.
— Больше чем с Псом? Или у него язык длиннее? — он открыл рот и высунул язык к подбородку. Прошамкал: — Ну-ка, схра-фни.
Растерянная, я смотрела на него во все глаза.
Павел медленно втянул язык обратно, возвращая на лицо хищное выражение. Неспешно, с ленцой, точно зверь знающий свою силу, направился ко мне, заставляя попятиться, упереться спиной в стену, жалобно прошептать:
— Что на тебя нашло?
— Не хочешь отвечать? Так и быть, а тогда ты спроси меня.
— Что спросить?
— Ну, как же! Нравишься ли ты мне. Спроси?
— Зачем?
— Спроси! — рявкнул.
— Я… тебе нравлюсь? — послушно пролепетали мои губы.
Павел щелчком откинул сигарету в сторону и поставил руку на стену позади меня. Приблизился почти вплотную так, что от жуткой вони табака и едкой гнили невозможно стало дышать. Прошептал, обдавая влажным дыханием ухо:
— С-ума-сводиш-шь. Так бы и слопал.
По спине у меня побежали мурашки. Но не от возбуждения, а от животного ужаса.
— Прекрати! — крикнула я, и в панике попыталась оттолкнуть Павла, выскользнуть, но он был точно сделан из железа. Прижал меня локтём к стене. Непоколебимый терминатор со звериным взглядом и волчьей пастью. Глаза его сверкнули — один голубым, другой красным. Меня накрыла тошнотворная волна. Я задыхалась, хотя ничто не сдавливало мне горло. Лиса захрипела, заскулила, в грудь точно всадили и медленно, сквозь кости, проталкивали тупую спицу.
Ничего не понимая, не соображая,
