— А теперь спроси себя, что из этого ты имел, когда вызывал меня на бой в этом месте? Ты мелочен, твои мысли спутаны, страх и слабость — твои единственные принципы. Твои барьеры — крепостная стена, но ты боишься высоты, и даже если подставить лестницу к стене, ты не полезешь. Я обещала, что мы увидимся, когда ты сам додумаешься до этих мыслей, но судьба распорядилась иначе, поэтому я не спорю с обстоятельствами и рассказываю тебе всё сейчас. Надеюсь, это хоть как-то тебе поможет…
Сейчас он знал, что обязан задать этот вопрос, обязан узнать… В этих словах заключалась особая сила, как будто сокровенное, запретное знание делало его на шаг ближе к самому богу.
— Как вас… зовут? — по голосу было видно, насколько больших душевных сил стоили ему эти три слова. Девушка помедлила, пропуская слугу вперёд и немного придержав дверь.
— Хиллеви Навис, — она нахмурилась, словно о чём-то задумавшись, — Для друзей просто Хилл.
Сотня иллюзий
— Я… умерла?
Голос разбился о каменные своды колонн и потолка, затерялся, отброшенный в далёких чёрных тоннелях, ведущих в самые потаённые уголки мысли. Она была в старом здании, настолько старом, что о временах, когда их возводили, не осталось даже упоминаний. Где-то в закоулках сознания вихрем сплеталась и тёрлась, искрясь и постанывая, неясно-серая масса инстинктов. Потолок был настолько высоко, насколько хватало глаз, и такие недостижимые небоскрёбы казались на его фоне камнями в фундаменте. Кромешная тьма то сменялась ярким цветом, приносящим временную передышку, то становилась едва уловимым шорохом звуков, то снова обволакивала, отзываясь тряской и клокотанием в ноющем затылке. Боль была настолько нестерпимой, что Вайесс без сил падала на колени и закрывала лицо руками, желая только одного — спрятаться, убежать как можно дальше, но везде её встречали только зловещие провалы глаз загадочных проходов — манящие в глубину зрачков, затягивающие, смертельно опасные. Её тело казалось сейчас последним щитом, последним рубежом обороны, отделявшим её от ветшающего гигантского здания, норовящего всосать её в себя, сделать частью титанического механизма и никогда не отпускать, куда бы мёртвое, почти уже бесчувственное тело не хотело пойти.
Где-то там, за невидимыми дверями, прятались судьбы, играя линиями жизней, сплетаясь в клубки и расплетаясь на отдельные куски, разрываясь и срастаясь снова. Они были гидрой с бесконечным числом голов, белым, сгоревшим деревом с переплетением веток — каждая знала свою линию, каждая держала свою жизнь. Иногда гидра, шипя и грохоча, опускала надетые на морду поводья, и тогда за низ брались двое людей, стоящих внизу, направляя тяжёлыми отточенными движениями миллионы не закрывающихся змеиных глаз. Босые ноги, нервно покачиваясь и заплетаясь, хлюпали по воде на кафеле, отдающей затхлостью и чернотой вечно старого храма. Была всего одно место, куда она могла направиться — вперёд. Что-то тянуло её туда, что-то, заставляющее раз за рядом переставлять увязающие от боли ноги, напрягать затёкшие пальцы, вставать с колен, игнорируя всё, что накопилось в ней за пронзительно долгие безнадёжные дни. Вода стекала в чёрные проёмы, выливаясь бушующими, но еле слышными из главного зала водопадами, спадающими где-то на той стороне. Иногда Вайесс казалось, что она может различить в проходах силуэты людей, но ощущение тут же пропадало, как только она пыталась сконцентрироваться. Храм играл с ней, как просто с интересной вещью, случайно попавшей к нему руки, случайно идущей по пустому бесконечному залу, случайно переборовшей боль. И причинять эту боль было его любимым занятием.
Проход впереди морщился светом, застилая им своё иллюзорное лицо от серости зала и открывая глазам гладкую мраморную стену, стекавшую лавинами с самых верхов, захлёстывающую и отпускающую передние слои, затекающую в проход и расползающуюся где-то там, шурша и поскрипывая. Она не знала, чем манил её проход, но это точно было что-то важное, что-то, от чего она не смогла бы отказаться, даже если бы захотела. Возможно, вопросы, на которые она ещё не нашла ответов, возможно, прошлое, которое уже их нашло, а может, что-то более глубокое, гораздо глубже чем этот потёртый штиль на кафеле, разлетающийся на брызги от быстрого шага затёкших ног. Хотелось побежать, но не давала накатившая усталость, впиваясь в кожу ледяным дыханием сквозняка и заставляющая со всей силы открывать и протирать глаза, чтобы не дать вымотанному организму уснуть на полпути. Проход, казавшийся таким доступным, всё уплывал от неё, как мираж, растворяясь волнами в завихрениях капель и ветра, но она продолжала цепляться за образы, собирая исчезающее по кусочкам, возвращая видение к осязаемому, в тот мир, где она должна была во что бы то ни стало его увидеть. Ей это было нужно, это было то, чего она хотела, и это стремление помогало, подталкивало вперёд, когда даже сам храм, то и дело разгоняющий чернотой образы, был против.
В один миг проход будто сам окутал её, забрал, коснулся потускневшей кожи слепяще-белыми лучами, сдирая ошмётки обволакивавшего пыльного кокона зала. Вайесс прикрыла рукой глаза, не привыкшие к такой яркости, но это было ни к чему — свет рассеялся, оставив её стоять перед закрывшимися позади на железный засов дверьми. Комната, куда она попала, кардинально отличалась от того, что она видела снаружи, и сразу пришло чувство облегчения, безопасности — все эти чёрные провалы, вся боль, страдания остались позади, в мире бесконечных коридоров, потолков и отчаяния, тянущегося призрачными лапами-щупальцами из проходов чернеющих рек. А здесь, за пеленой пара, скрывающего всё на расстоянии вытянутой руки, ждало что-то другое — всё так же заставлявшее сердце биться быстрее, но не хаотично, а размеренно, систематично. Вокруг, теряясь в потоках невесомых капель, спиной друг к другу сидели люди, согнувшись и подпирая кожу остатками позвоночников — безнадёжно, навечно потерянные. Вайесс прошла немного вперёд, и поняла, что ноги постепенно уходят под воду — это был бассейн с кристально чистой, горячей водой, но тепла она не чувствовала. Пар и вода проникали внутрь по дыхательным путям, через поры в коже, очищая и обновляя каждую клеточку, вычищая скверну и боль, скопившуюся за время пребывания снаружи. Это было настоящее блаженство, о котором каждый человек может только мечтать — это было избавление, это был чистый свет, обращённый в святую жидкость. Захотелось опуститься с головой, отдаться воде, отдаться потоку, наплевать на остальное…
Мысль резко резанула расслабившийся мозг, отдавшись звонким ударом по черепу, когда она осознала, что уже находится по пояс в воде: «Такое уже было».
