— …Пф, у того здоровяка и шанса не было! Как ты его в стену, может, повторишь тот удар с дверью? Мы бы оценили!
— Желательно с дверью винного погреба! — вставил слово кто-то, проходивший рядом.
— У меня же вроде друг был оттуда, ток, не помню совсем, как звали. Парень простой, деревенский, но способностей о-го-го! Сын соседей, — старик гордо ударил себя в грудь и выдавил скупую мужскую слезу. — Помню, помоложе был, так мы с ним рыбу ловили утром, он ведь мне как сын был, и таких карпов таскал, на неделю хватало, ещё и удочка была необычная, заколдованная, что большие попадались. Батька его — строитель — всё на лесах пропадал, когда замок ток строился, вот парнишка один дома скучал. Я-то брал к себе, а он всё говорил, мол, «жаль, что не с вами живу, деда». Радостный паренёк, добрый.
— Да заткнись, мешок старый… Сколько раз уже рассказывал, не надоело?! — Моуно сделал последний глоток и швырнул бутылку в подворотню. Оттуда завизжало и разбежалось в стороны пятно кошачьей шерсти. Старик даже не взглянул.
— Ну так ушёл он ведь — попрощался и ушёл, сказал, добьётся таких высот, что нам и не снились. И ведь не возгордился, а правда хотел. Наверняка у него всё хорошо, раз не показывается. Ну я молюсь каждый день — за здоровье-то.
— С какого ты молишься, дед? Бухаешь только, на другое времени нету, — зло рассмеялся Моуно.
— Да иди ты, бесчеловечный какой! — скорчил рожу тот, но отхлебнув ещё немного, передумал злиться. — Ну и к чёрту! Твоё здоровье!
Эннелим, похоже, чувствовала то же самое, но, в отличие от Энью, испытания новых ощущений она закончила уже через полчаса: хрупкий, непривыкший организм не выдержал резкой смены состояния, и теперь она, пошатываясь и опершись на него, ковыляла рядом. Её сознание было совсем не здесь, играя в голове раздражающе ритмичной и громкой музыкой бессмысленных размышлений. Энью только что-то болтал в ответ — какие-то обрывки то ли фраз, то ли выученных в школе терминов — с Энн, упавшей на плечо, он не мог думать ни о чём другом. И она, и мир вокруг казались неестественно хрупкими, цвета расплывались и сияли желтизной огней, заполняясь теплотой ядовитых напитков.
— Щас расскажу нормальную историю, без всяких соплей, — сказал Моуно, бросив презрительный взгляд на собеседника. — Короче, сидел я как-то в баре с другом, а он…
— На меня гонишь, — покачал головой старик, — А у самого любая история начинается с «пил я как-то с таким-то».
— …А он бывший военный, прошёл даже битву на юге, но потом ушёл от дел: семья, дети, в общем, остепенился, — продолжал он, вроде как не заметив насмешки. — Ну и байки всякие травил про армейскую жизнь, про то, как сражался за отечество, говорит, не жалеет, но скучает по тем временам. Да кто бы не скучал, когда ни ответственности, ни запретов, а одна сплошная свобода: делай, что хочешь, бери, что хочешь.
— «Ни ответственности»? — спросил Энью. Ответственность была у настоящих воинов в крови — они сражались за себя, за людей рядом, за любимых, за страну — и это была их ноша. Но Моуно то ли не услышал, то ли решил не отвечать.
— Да никак брешишь, парень!
— Не брешу, чес-слово!
— Ладно, верю, так что говорил-то? — развёл руками старик.
— Говорил, что когда в той битве их отряду сказали защищать одну из позиций на фланге, люди сражались без сомнений, и он сам перед началом боялся, а как пошло — страх пропал, — Энью улыбнулся. Дальше Моуно рассказывал про сражение, про то, как его друг героически сдерживал превосходящего по численности врага в первых рядах. Конечно, было понятно, что большинство из этого — неправда, но про ту битву мало что рассказывали, так что если информация — то только из первых уст, и Энью всё-таки продолжал вслушиваться, цепляясь за важные детали. — …Но самое интересное случилось под самый конец, когда из всего отряда осталось не больше сотни, и большинство уже выдохлось от долгой битвы.
— Долгой — это сколько — минут десять? — рассмеялся старик, но Энью его не поддержал. Он сражался и знал, что для многих даже десять минут сражения кажутся адом.
— Да прекрати ты, а! В общем, к концу у врага появился маг, который одним взмахом меча рубил троих, и никто его не мог остановить, тогда он взял несколько человек и вместе они налетели на нападавшего, сумев захватить руки и обездвижить, — Моуно начал размахивать руками, как будто сам был участником тех событий. — А потом он самолично убил его, ударив мечом в самое сердце, и, говорит, это был подвиг, о котором в отряде рассказывали даже после его ухода.
— А потом что?
— А потом он вырубился.
— Потерял сознание в бою? А как же тогда… — сдвинул брови старик.
— Да не, — отмахнулся Моуно. — просто перепил.
Склады сильно отличались от внешности остального городка, как будто свет на них заканчивался, отступая от темноты подвалов в оживлённые потрескиванием факелов и стуком молотков улицы. Торговые ряды опустели, оставив лавки, подвалы и вторые этажи уже начавшей скапливаться пылью и насекомыми старости и заброшенности. По стенам пробегали лунные тени и серебро скопившихся за ночь паутинок, разукрашивая дома в серо-голубой и жёлтый от пламени одинокого факела. Что-то выкрикивал Моуно, слоняясь по дверям и окнам и примечая всё, что плохо лежало, в то время как старик вёл их прямо к одной из запертых дверей — самый большой, по-видимости, склад, переделанный из старой конюшни в хранилище продуктов. Деревянные, но с железными вставками и надёжным цепным замком ворота были чуть ли не вдвое выше него, и Энью подумал, что хозяин, наверное, был достаточно богат. Впрочем, это не сильно его волновало, и, аккуратно усадив еле отпустившую его шею, ещё не очухавшуюся Энн под ближайшую стену, он одним ударом ноги снёс замок, словно это была небольшая фанерка, а не кусок железа. Моуно даже не успел заметить движения, и только раскрыл рот от удивления.
— Теперь верю, братец, — сказал он, похоже, тому другу-военному.
Энью одним толчком распахнул слетевшие двери, и они гулко ударились о стены, выбив с них слой пыли и заставляя его закашливаться и отгонять её рукой от носа и рта. Он подал знак рукой остальным входить, и снова подхватил за плечи немного восстановившуюся Энн. Внутри ничего видно не было, и они зажгли второй факел, поднося его к углам большого помещения в поиске хоть чего-нибудь ценного, но, на удивление, склад был абсолютно пуст, и, видимо, уже давно, потому что
