Скрывая свою жалость, я улыбаюсь, испытывая искушение потянуться через стол и похлопать его по руке в знак поддержки. И от моего внимания не ускользает то, что Соммерлин теперь может быть либо его мамой, либо сестрой, так как у него никогда не было жены, и он сказал, что у него нет детей, а его невесту звали Рути.
Я понимаю, что мы достигли тупикового молчания, и поворачиваю голову к Ретту. Он делает эту штуку своими пальцами, соединяя кончики вместе, что указывает на его задумчивость.
— Ну, слава Богу, — наконец-то говорит он. — Я волновался, что ты окажешься парнем с темными пятнами в биографии. Взбесить свою невесту настолько, что она бросила тебя на обочине и не вернулась? Ничего подозрительного в этом нет.
Ретт пугающе хорош в таких вещах — он может разрезать тебя на куски, не моргнув глазом и не имея какую-либо интонацию в голосе. Кэннон устраивается на своем сидении, выпрямляет спину и позволяет своей груди и плечам говорить самим за себя:
— Лиз. Проверила. Меня. Когда я пописал в стакан и дал ей проверить всю свою подноготную без каких-либо гарантий с вашей стороны. Кто знает, может быть, вы все дерзкие преступники, но я все еще здесь, забираюсь в ваше святилище и ухватываюсь за шанс, который дает мне жизнь. Это самая сумасшедшая вещь, которую я совершил за все свои годы, и, честно говоря, — он усмехается и пожимает плечами, — я чувствую себя чертовски замечательно.
Я подавляю свой смех и сопротивляюсь желанию зааплодировать ему, ощущая себя счастливой и потрясенной всем этим. Ретта только что поимели. Нормально ли говорить «поимели»? Кого заботит — это, мать его, случилось — и это заставляет меня чувствовать себя… хмм… подождите минутку, мне нужно подобрать верное слово.
— Ты пишешь тексты? — спрашивает Ретт Кэннона.
Тот качает головой:
— Неа.
— А стоит.
Мы узнали, что Кэннон — перфекционист. Отказываясь от адаптированного нами сет-листа, он был готов и решительно нацелен на то, чтобы запомнить нашу музыку до того, как колеса автобуса прибудут в Вегас; и преуспел — семь песен менее чем за сорок часов. К тому времени, как нам предстояло добраться до концертной площадки, мы лишь изредка спали урывками, пальцы у всех онемели, а мой голос стал хриплым. Но все держались, и Кэннон оказался более готовым, чем я предполагала раннее. И оказалось, что он довольно хорошо может импровизировать на басах... Я поняла, что он приуменьшал свои музыкальные возможности, когда я расспрашивала его.
В «Элите» нет закулисной площадки, но это наша любимейшая остановка во время пребывания в Вегасе. Мы играли здесь несколько раз, и тут не только замечательные владельцы небольшого по размеру заведения, но и постоянная публика, поэтому я чувствую себя комфортно с дядей Брюсом и Коннером за столиком в первом ряду по центру аудитории. Одной заботой у меня стало меньше, с тех пор как новоявленный Кэннон одержимо репетировал каждую песню снова и снова. Но я все еще нервничала перед выходом, несмотря на его звездную решительность и прогресс. Он, безусловно, прирожденный музыкант, с его-то удивительным слухом и памятью, так что, если кто-нибудь и сможет нас вытащить — я ставлю на него.
— Приве-е-е-ет, Вегас! — я сжимаю микрофон, привлекая их внимание. — Здорово вернуться в Город Грехов! Соскучились? — толпа кричит и свистит, там есть несколько знакомых лиц. — Разве я не говорила вам, когда мы уезжали, что мы... — я прикладываю ладонь к уху, прося их закончить.
— Увидимся в следующий вторник! — кричит толпа в унисон.
— Правильно, — я хихикаю в микрофон.— И вот мы здесь! Наверняка, это как-никак вторник! И сейчас, кто-нибудь видел моих мальчиков? Ретт, Джаред, тащите свои задницы сюда!
Повелители дам; они оба небрежно шагают, словно каждый яичник в этой комнате их пленник. Слава Богу, Коннер в первом ряду, спиной к девушке, которая как будто в подношении выставила свою обнаженную грудь. Она не постоянный клиент. Я бы запомнила эту вульгарную особу.
Джареду по вкусу все это внимание, он флиртует в ответ, его рубашка «случайно» задирается, когда он накидывает на себя ремень бас-гитары. Ретт, как обычно, быстро машет рукой и прячется за ударную установку.
— Подождите, — я оглядываюсь вокруг, а затем снова обращаюсь к толпе. — Где мой гитарист? Хм, — я постукиваю пальцами по своему подбородку. — Я знаю, что он где-то здесь. Кэннон, о, Кэннон, подойди поздоровайся с этой обалденной толпой!
Он идет прогулочным шагом. Шесть футов безошибочного точеного совершенства, одетое в обтягивающие темные джинсы, простую серую футболку, черную кепку, повернутую в обратную сторону, и ботинки. Рев женщин оглушителен, но я едва замечаю его из-за шума в собственных ушах. Он действительно привлекает внимание. Такого парня вы бы заметили даже в обычных тренировочных штанах, проверяющего свою почту. Ваше сердце ускорится, а во рту пересохнет. Ваши глаза будут блуждать по нему сверху вниз, и вы не сможете уберечь свой разум от любопытства: что он прячет под этой одеждой?
— Не могу поверить, что ты уговорила меня на это, Сирена, — ворчит он мне на ухо, проходя мимо.
— Хорошо, хорошо, — я опускаю свои руки вниз, чтобы успокоить толпу, а также мое либидо. — Итак, вы познакомились с Кэнноном. Должна сказать вам, что чертовски невыносимо оказаться в ловушке автобуса с этими тремя. У меня есть кое-какое утешение, чтобы выйти из этого положения. Вы готовы к этому?
Я смотрю на Брюса, жестом спрашивая, надеты ли затычки для ушей у Коннера. Под его повернутый вверх большой палец, я поднимаю ногу и энергично топаю своими черными военными ботинками по сцене, сигнализируя Ретту отсчитывать. Мы открыли
