— Ох, Лиззи, как бы мне хотелось приписать себе это замечательное слово, — его плечи все еще подрагивают от затихающего смеха. — Как так вышло, что ты никогда не слышала его?
— Может, потому, что мой народ говорит на английском? — произношу я с умной ухмылкой, искренне надеясь, что это скроет мои истинные чувства в данный момент.
Одно из двух: или я брежу из-за эндорфинов и всех этих долбанных прикосновений, или он на самом деле назвал меня Лиззи. Я была Лиз или Мама Медведица для мальчиков, Бетти — для Коннера и мамы, а для отца — Элизабет. Но никогда — Лиззи. Это имя звучит очаровательно и женственно…и только Кэннон Блэквелл зовет меня так. Ага, это определенно эндорфины.
— Что такого в этом такси, что вызывает у тебя желание остаться в нем? Сексуальный водитель? Заманчивый запах задницы и ног?
— А? — вздрагиваю я. Его горячее дыхание щекочет мне ухо. — Что?
— Мы приехали. Или, как сказал бы твой народ: пора выбираться отсюда.
У первой тележки одно колесо было самоубийцей, делало что хотело, вращалось как сумасшедшее против остальных трех. Тележку номер два явно недавно прокатили по жвачке или дерьму. Ее переднее правое колесо застревало и переставало крутиться через каждые несколько секунд. У третьей тележки на ручке был комок чего-то подозрительно желтовато-зеленого. (Несомненно, это была козявка, и, думаю, Кэннон, который пытался сдержать рвотный рефлекс при виде этой субстанции, вообще слетел бы с катушек, скажи я вслух, что это.)
Если кто-нибудь еще, ну кроме Коннера, конечно же, возвращался бы за тележкой так много раз, у меня была бы такая реакция на эту задницу: «у меня кончился Паксил (антидепрессант), когда начались месячные, и обнаружилась аллергия на шоколад». И это полностью подтверждает теорию Джареда. Но когда Кэннон, которого мы уже признали, как перфекциониста, делает так, я даже не могу притвориться раздраженной. Есть что-то комичное и в тоже время очаровательное в том, как он ведет себя, будто бы у него ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство).
Девушки за кассами 1-3 с удовольствием наблюдают за происходящим, накручивая волосы на пальцы и пронзительно хихикая. Очевидно, они тоже считают его поведение забавным.
Наконец-то он находит тележку, которая его устраивает. Его «да» сопровождается вскинутым вверх кулаком. Он хорошенько толкает ее, и, пока тележка катится, запрыгивает на нижнюю перекладину. Мне приходится ускорить шаг, чтобы догнать его.
— Хочешь покататься? Я буду толкать тебя, — предлагает он, но я отказываюсь и начинаю бесцельно бросать в тележку все подряд.
Я прохожу один пролет, когда он несется ко мне, улыбаясь во весь рот:
— Уверена, что не хочешь покататься?
Я хихикаю, игнорируя его и продолжая искать витамины для мужчин. Такие, чтобы Коннер действительно мог принимать их, а не те, что «на вкус как обувь Бетти». У витаминов, что принимаю я, нет никакого вкуса, но попробуйте ему это объяснить.
— Мне так жаль.
Паническое извинение Кэннона отвлекает мое внимание от этикетки, которую я читаю. Я хлопаю ладонью по губам, чтобы сдержать фыркающий смех. Поскольку я могу с уверенностью сказать, что никто не пострадал, развернувшаяся передо мной сцена мгновенно развеселила меня.
— Вы уверены, что в порядке? Я действительно очень сожалею, — извиняется он. Его руки трясутся, пока он внимательно осматривает пожилую женщину, которую, по-видимому, чуть не задавил, когда занимался серфингом на тележке.
— Смотри, куда едешь! — она трясет перед ним костлявым пальцем. — И толкаешь тележку! Это не парк развлечений, молодой человек! — давая ему нравоучения, она качает головой с пластмассовыми бигуди. Женщина разворачивается и ковыляет прочь, дважды оглядываясь с уничтожающим взглядом, чтобы удостовериться, что он осознал всю степень ее презрения. Стараясь сдерживать смех, я закусываю губу так сильно, что она начинает пульсировать. Кэннон поворачивается ко мне.
— Как думаешь, она в порядке? Не думаю, что причинил ей вред. Она сказала, что с ней все хорошо. Ты же слышала, как она произнесла это? О-она возникла прямо передо мной, — он задерживает дыхание, откидывает назад свои волосы и выдыхает долго и протяжно.
— Кэннон, — произношу я строго, чтобы он вышел из состояния паники и посмотрел мне в глаза. — С ней все хорошо, расслабься. А сейчас, — мое лицо дергается, потому что невозможно дальше сдерживать ухмылку, — подкати тележку ко мне с обеими ногами на полу, а затем медленно отойди.
Он склоняет голову шаркает ботинками по полу, когда подкатывает тележку ко мне с выражением лица, как у нашкодившего щенка.
— Я же сказала тебе, что та бедная пожилая женщина в порядке. Предполагаю, что ты все еще дуешься, потому что больше не можешь кататься на тележке? — поддразниваю я его.
Медленно подняв глаза, он улыбается и подмигивает мне.
— Типа того.
— Ты ужасен, — посмеиваюсь я, оттаскивая оружие на колесах подальше от места преступления. — Пошли, Андретти (прим. династия автогонщиков). И постарайся больше не приставать к пожилым дамам.
Мы проходим вдоль еще нескольких пролетов, хватая бесполезную ерунду, которая нам в действительности не нужна, разговариваем и все время смеемся. Шоппинг с Кэнноном — это весело, непринужденно и… легко. Я думаю, что рядом с ним всегда так. Хотя общаться с Кэнноном непросто, знаменитое клише, потому что разговаривать с кем-то новым, тщательно подбирая и отфильтровывая каждое произнесенное слово, никогда не бывает «легко». По правде говоря, он обаятельный, интересный и веселый. И общение с ним комфортное настолько, насколько это возможно для меня. И, может, я не сразу понимаю все его шутки, но зато он понимает мои! У него есть врожденное, ни с чем несравнимое умение заставить тебя чувствовать себя самым веселым человеком в мире…и я наслаждаюсь этим. Мой сдержанный юмор не для каждого, почти ни для кого, на самом деле, но Кэннон подтвердил то, что я подозревала все это время — я чертовски смешная.
— Почему ты покупаешь три разных зубных пасты? Ты привереда, да?
— Я говорила тебе. Коннер очень щепетильный в том, чтобы никто не пользовался его пастой. И я не собираюсь делиться ею с мальчиками. Они никогда не закручивают колпачок обратно, поэтому горлышко тюбика пачкается.
— А почему они сами не покупают?
— Они просто этого не делают. Я здесь, и я не против.
Я поворачиваюсь и перегибаюсь через край тележки, вываливая охапку зубных паст, бритв и мужского шампуня. Кэннон смотрит на меня критическим и проницательным взглядом.
— Ты не берешь свою долю с концертов, автобус принадлежит тебе, и ты всем покупаешь вещи. И что тебе это дает?
— Я не беру то,
