Аркадий и его маленький отряд пробирались к своим, надеясь повоевать еще с фашистами. Но ничего из этого не вышло. Партизан они тоже не нашли. Из шести человек остался в живых он один, и после долгих блужданий и мытарств вернулся туда, откуда ушел. Ну что же дальше? Идти за колючую проволоку? Или переодеться и прятаться, ожидать лучших времен, а тебя пусть каждый встречный считает предателем, дезертиром, изменником. Тут все тебя знают. Знают, что ты учился в военном училище, стал командиром. Как смотреть людям в глаза? Что и кому докажешь? Да и нужно ли? Кому ты нужен такой? Он протянул руку и снова ощутил холод рукоятки. Один миг, нажатие на спусковой крючок… В этот момент снаружи послышался негромкий разговор. Кто бы это мог быть? Он поднялся с пистолетом в руке, подошел к окну. Если немцы, одну им, другую себе. Живым не сдамся. Подтянулся на подоконник и тут увидел Лесю. Она стояла у ворот и разговаривала с какой-то женщиной. Женщина затем подошла к калитке и села на скамейку, а Леся вошла во двор. Когда проходила мимо, Аркадий тихо позвал. Вначале она, не признав его, хотела уйти, но потом бросилась к окну. Аркадий прижал палец к губам, а когда нагнулась, прошептал, чтобы к вечеру пришла сюда одна.
Последние дни Лариса очень уставала на работе: изболелась душой. Сомнения в оправданности того, что пошла на работу при оккупантах, сознание своего бессилия и страшная реальность, сквозь которую невозможно было разглядеть, что же будет хотя бы через год, через два, — все это постоянно угнетало ее. К этому прибавились повседневные заботы о куске хлеба для себя и для матери, которая стала совсем плоха и не могла ничего делать по дому. Ларисе приходилось делать домашние дела рано утром или вечерами, после работы.
Сегодня она задержалась в бургомистрате, переписывала коренных жителей города, а вернувшись домой, допоздна стирала и мыла полы. Несмотря на усталость, сон не шел, в голову лезли всякие мысли, одна тяжелее другой. Кто-то тихо прошел под окнами и остановился. «Опять проверка, — подумала Лариса, — совсем замучили людей проверками. — Она подошла к окну, но в темноте ничего не разглядела. — Странно, если патруль, то они не церемонятся: топают, орут, стучат».
— Открой, Лариса.
— Кто там?
— Открой, это я, Леся.
Лариса бросилась к дверям, набросив на ходу пальто, застучала задвижкой, а когда открыла, то застыла в недоумении. В такой поздний час, когда на каждом шагу патрули, через весь город да притом не одна! Рядом с Лесей стоял незнакомый мужчина.
— Кто это? — вырвалось у Ларисы.
— Потом, потом, — тихо сказала Леся и, взяв мужчину за руку, как маленького, потащила в дом. Лариса зажгла лампу. Посреди комнаты стоял обросший, в ватнике, Аркадий, рядом с виноватым видом — Леся.
— Не ругайся, Лара, — сказала Леся, — другого выхода не было, у меня, сама знаешь…
— Откуда вы? — Лариса не могла прийти в себя. — Аркадий, а ты как здесь оказался?
— Потом, потом, — Аркадий тяжело вздохнул, поставил табуретку у самой двери и сел. Посмотрев на свои облепленные грязью сапоги, сказал:
— Наследил я тебе, Лариса, у тебя чисто, а я… Между прочим, я уже второй раз прихожу на твою улицу. Прошлой ночью лазил тут. Знал ведь, где живешь, а сейчас пришлось — не могу найти, хоть убей. Да еще темень, хоть глаз выколи. Даже вот с ней еле нашли…
— Но все же, как ты оказался здесь? — Смешанное чувство удивления, беспокойства и радости не покидало Ларису. Аркадий достал папиросы, которые оказались совсем отсыревшими, и, повертев их в руках, отдал Ларисе:
— Положи, пожалуйста, на печку, пусть подсохнут.
Надеюсь, до утра не выгонишь. Лесе тоже, между прочим, сейчас не пробраться домой… А я вернулся, как видишь. Один, остальные погибли. Вернее, погибли четверо, Костя — тяжело ранен. Оставил его в одном селе, у старухи. Километра три тащил на себе.
— Что же с вами случилось? Вы, наверное, голодные, ребята? Сейчас я чай поставлю. — Лариса начала хлопотать с чайником, Аркадий уже стаскивал сапоги.
— Извините, девчата, за бесцеремонность, но больше не могу. Сапоги совсем расползлись, портянки не просыхают. Ноги все время мокрые и закоченели, порой не чувствую пальцев. А эту вот фуфайку в госпитале, в подвале нашел. А то, представляете, в гимнастерке. Когда возвращался сюда, думал пропаду. Днем дождь, а утром подмораживает…
— Давай сюда, ближе к печке, она еще теплая. Снимай гимнастерку, умоешься. — Когда сели пить чай, Аркадий продолжил свой рассказ:
— В Огарьском лесу партизан мы не нашли, не встретили их и потом. Решили идти прямо на восток, к своим выходить. Подошли как-то к вечеру к небольшому селу. На окраине зашли в хату. Спросили: в селе немцев нет. Ну, думаем, переспим ночь, а рано по зорьке двинемся. Промокли, проголодались. Было у нас по сухарику на брата, остатки госпитального провианта. Хозяйка оказалась доброй, картошечки сварила, достала крынку молочка. Здорово поужинали, расположились на полу, около печки, на свежей соломе и уснули. Вроде никто не видел, как мы пришли. К тому же дождь моросил, ночь темная. Все чин-чинарем. А на рассвете женщина вышла из хаты по хозяйству, я тоже проснулся и хотел поднимать хлопцев, вдруг женщина вбегает и в голос: «Бегите, немцы!» Мы за оружие и во двор. А по дороге
