— Если с ней что-нибудь случится…
— Ты сбросишь мне на голову какашку, я понял.
— Мелаирим как?
— Суд прошёл. Я свидетельствовал за него, подтвердил, что Герлим тебя заказал. Пришлось учесть заботу о жизни и здоровье ученика. Ну и тот факт, что ты — надежда кланов — тоже роль сыграл. Однако из Ордена Менторов его изгнали, и полгода придётся провести в каземате. Наказали ежа голой задницей… Ему-то чего — сиди себе с умным видом. А братьям нашим его кормить и мыться водить, чтоб не загнил до поры.
Ну, главное, что живой. Я мысленно вздохнул с облегчением. Вот спрашивается, что мне дался этот Мелаирим? Ну сволочь ведь, при том — выдающаяся. Он и Герлима больше из вредности прикончил, чем из благих побуждений.
— Ладно, — сказал Лореотис и устало потёр ладонью лоб. — Мы сейчас уйдём — Дамонт, вон, уже смотрит. Я подумаю, что наплести Кевиотесу, чтобы он пока вас не изгонял. Но если я скажу ему правду, он скажет, что долг Ордена — защитить брата и сестру.
— Ну нет, — покачал я головой. — Мне тут армия не нужна, это убийц отпугнёт.
— Я так и подумал. Уверен, что справишься?
— Нет.
— Значит, поговорю с Агносом, чтобы мне позволили здесь остаться хотя бы до вашей свадьбы. Всё, идём!
От этих слов на душе у меня потеплело. Как-никак, при живом Лореотисе под боком будет гораздо спокойнее. Несмотря на внезапное открытие, что я его, оказывается, могу одолеть в бою.
Пока шли обратно, я, наконец, посмотрел по сторонам. Ночь сгустилась, окутав окрестности мраком («светлячки» худо-бедно справлялись, но луну заменить не могли), но всё равно было ясно, что дворец Искара стоит на приличном отдалении от остальных построек. Ближайшие силуэты домов различались на фоне серого неба минутах в десяти ходьбы. Территория вокруг дворца превосходно просматривалась.
Интересно, а Агнос тоже во дворце живёт? В ещё более шикарном?
Когда мы подошли, оказалось, что все уже обо всём договорились. Агнос и Дамонт собирались уходить, а госпожа Акади изъявила желание остаться. Искар пытался объяснить, что в его жалкой лачуге ей будет неудобно, но Акади согласилась пойти на любые жертвы, лишь бы провести время с любимой дочкой.
Авелла не знала, как поведёт себя Искар, если заподозрит, что она жалуется матери на сложившуюся ситуацию, поэтому нерешительно попыталась отговорить её:
— Но как же папа? — спросила она. — Он, наверное, волнуется и ждёт от тебя вестей…
Лицо Акади сделалось непривычно серьёзным и даже жестоким.
— Тебе всё равно придётся это узнать, дорогая. Я расторгла брак с твоим отцом этим утром, после ночи размышлений.
— Как? — хором воскликнули мы с Авеллой.
Этот союз ангела и демона казался каким-то незыблемым, основополагающим. В конце концов, он дал жизнь такому чуду, как Авелла.
— Так бывает, — улыбнулась Акади. — Больше я не принадлежу роду Кенса. Временно безродная, но полагаю, что этот вопрос решу в ближайшие дни. Так что, господин Искар, я могу провести ночь в комнате, которую вы любезно выделили моей дочке?
— Там всего одна кровать, вам будет неудобно, право же, — бормотал он.
— Не извольте беспокоиться. Я двадцать лет прожила на земле, привыкла к неудобствам. Решено.
Она поклонилась главам кланов, те в ответ почтили её кивками и отправились восвояси. Лореотис, стиснув мне на прощание плечо, догнал их и, кажется, о чём-то заговорил с Агносом. А я заставил себя отвернуться.
Здесь и сейчас. Печать и факел. Вот о чём нужно думать в первую очередь.
***
Не спалось. Всегда так бывает, когда днём выдрыхнешься, как дурак. Я не меньше часа ворочался в огромной постели, но когда защита Материка в очередной раз замигала, понял, что нет смысла маяться дурью, и лучше пойти прогуляться.
Сев на кровати, я машинально считал вспышки. Сначала четыре. Это, наверное, Дамонт, Лореотис и двое сопровождающих покинули Материк. Не вышло у него задержаться… Эх, жаль.
Спустя минуту, когда я уже оделся, воспоследовали ещё две вспышки — «конвой» вернулся. Но когда я подошёл к двери, полыхнуло ещё дважды.
Это меня озадачило. Снова две вспышки. Ещё, ещё, ещё… Всего я насчитал шестнадцать. И когда уже хотел выйти, полыхнули две последние. Сердце отчаянно забилось.
Я пытался себя успокоить. Ну, мало ли, кто из Воздушных магов куда шныряет, и зачем. Однако сердце знало то, до чего разуму было не дотянуться. Сердце тревожилось и ждало.
***
Дверь, ведущая из башни во дворец, была открыта. Очевидно, соотношение гость/пленник изменилось в пользу первой составляющей. Едва я толкнул дверь, как до меня донеслись нежные и печальные звуки музыки. Кто-то играл на пианино. Или фортепиано. Или на рояле. Кто бы мне объяснил, чем всё это добро друг от друга отличается… Впрочем, я бы тут же забыл.
Я пошёл на звук. Дворцовые коридоры тонули в полумраке, но все стеклянные поверхности — а их было в изобилии — испускали лёгкое, почти незаметное свечение, благодаря которому можно было спокойно ориентироваться.
«Факельный» зал, в котором мы обедали при свете свечей, теперь весь сиял этим отстранённым, загадочным светом. И госпожа Акади в белых одеждах показалась мне привидением. Это она сидела за невесть откуда взявшимся хрустальным пианино и самозабвенно нажимала на клавиши.
Я остановился, не желая прерывать мелодии, и вдруг… Вдруг меня будто пронзило: я ведь знаю эту мелодию! Не сказать, что я такой уж меломан по части классики, просто в далёком детстве смотрел ужастик про клоуна, и там постоянно играла эта самая музыка. Бетховен, «К Элизе».
— Откуда вы знаете эту музыку? — вырвалось у меня помимо воли.
Пальцы госпожи Акади остановились. Она повернулась ко мне с доброй, материнской улыбкой.
— От одного человека, — сказала она.
— Какого человека?
— Сэр Мортегар, вы так взволнованы, как будто я украла у вас эту прекрасную музыку.
Почти угадала! Не у меня, а у моего мира. Вы спёрли у нас холодильник, микроволновку, сотовую связь, проигрыватель, а теперь ещё и вот это?! Слабо самим что-то придумать?!
Я угрюмо молчал, и госпожа Акади сжалилась:
— Эту мелодию любила наигрывать моя мама, госпожа Фиэлис, от неё научилась и я. А кто написал ноты — не знаю. Собственно, и нотной записи не осталось, но у магов Воздуха хорошая память на звуки.
Фиэлис… Я мысленно несколько раз произнёс имя матери госпожи Акади. Сопоставил его с оригинальным названием композиции. Написание-то я помнил — всё, что писалось не кириллицей, в
