Петре нахмурился, переваривая информацию. По его лицу было видно, как воображение оживило внутри него страшные образы, и Радэк его в этом прекрасно понимал. Человек был сильным биологическим видом, мог выжить во многих ситуациях и справиться со многими проблемами, но утратив волю к жизни он превращался в холодный мертвый труп еще до остановки сердца и дыхания. Это был один из самых ужасных способов завершить свое существование.
— И все же получается, — решился Петре продолжить этот неприятный разговор, — что вы все равно не виноваты.
— О, нет, мы виноваты, и еще как, — подхватил Ленар. — Не бывает такого, чтобы в один день человек был бодр и счастлив, а на следующий день он внезапно решает умереть. Все это происходило постепенно. Андрей замыкался в себе, становился молчаливым, отстраненным и… в общем, он переставал быть засранцем. Все симптомы были налицо, но мы так обрадовались его неожиданной покладистости и смирению, что просто не увидели в этом тревожных сигналов. Поскольку в уставе прописано, что мы обязаны постоянно следить как за физическим, так и за психологическим состоянием друг друга, то все произошедшее запросто можно было назвать преступной халатностью.
— Получается, что это и была преступная халатность, — сконфуженно промолвила Ирма. — Теперь уже мне интересно, что же было дальше? Почему вас всех не погнали из коммерческого флота?
— Нам грозились, даже очень, — заверил ее Ленар. — Но, ты сама все видела, у них тогда был очень ответственный рейс, и им нужны были все люди. Поэтому тебя и пропихнули на место Андрея чуть ли не силой. Нас даже не оштрафовали. С нас лишь взяли подписку о неразглашении, и велели придерживаться официальной версии — ошибка Андрея при настройке криостата. Должен признаться, я тогда вздохнул с облегчением. Я действительно совершил страшную ошибку, но меня не стали наказывать, а моральных сил смириться с произошедшим и жить дальше у меня хватило. Я отделался незаслуженно легко, чего нельзя было сказать о Вильме. По ней эта ситуация ударила сильнее всех остальных, и если поначалу она грозилась наплевать на все и любой ценой уйти из флота, то по прибытии в космопорт она немного успокоилась, и стала искать менее болезненные способы освободиться от службы. Руководство нашего отделения на Эридисе отказало ей в увольнении и убедило ее продолжать службу. Позже Вильма стала куда-то пропадать на продолжительное время без объяснений, и я до самого отлета боялся, что кто-нибудь поймает ее пьяной в стельку и выгонит из флота с позором и баснословным штрафом.
— Вообще-то, — вмешался Радэк, решив продолжить череду тяжелых признаний, — она в те дни пропадала вовсе не из-за того, что заливала свое горе.
— Вот как? А куда же тогда она пропадала?
— Ходила к штатному психологу, — выдохнул он и впервые ощутил на своем языке привкус предательства, утешая себя лишь тем, что теперь эта тайна сильно обесценилась. — Ты зря думал, что она успокоилась. Она продолжала искать способы покинуть флот и надеялась, что после нескольких сеансов у психолога получит заключение о профнепригодности, чтобы ее отстранили от службы по состоянию здоровья. Как ты понимаешь, ничего не вышло. Психолог ей лишь сказал, что если бы она отнеслась к смерти коллеги с равнодушием, у него это вызвало бы куда больше опасений, чем совершенно нормальный для таких ситуаций стресс.
— И все это произошло прямо перед моим назначением? — уточнила Ирма.
— Да, сразу после этого нам на головы свалилась ты и куча других проблем, и, кажется, новые впечатления позволили Вильме быстро прийти в себя.
— Может, смерть Бьярне как-то разбередила в ней старые раны?
Радэк взглянул на нее с осуждением.
— И что? Из-за этого она решила броситься на поиски заповедника в компании космических пиратов? Нет, брось это.
— Бросить что?
— Брось попытки понять, по какому принципу работает ее логика. Я сдался, как только понял, что она точно не подчиняется… — Радэк заткнулся, не успев закончить предложение, когда случайно наткнулся взглядом на спину своего коллеги. Эмиль лежал на боку, отвернувшись к переборке, и не подавал признаков сознания. Радэк не часто такое видел. Обычно именно Эмиль в любой беседе был душой компании, а теперь он просто мирно лежал с закрытым ртом и никак не участвовал в обсуждении, что в его случае можно было считать симптомом клинической смерти. Радэк и сам в последние дни плохо спал, и смотрел на Эмиля скорее с завистью. Накопить в камере достаточно моральной усталости, чтобы взять и уснуть сном младенца казалось каким-то божьим даром, поэтому он продолжил говорить вполголоса. — Кажется, Эмиль заснул. Давайте потом продолжим этот разговор.
— Я не сплю, — возразила лежащая на боку спина. — Можете продолжать, а я, кажется, сегодня вообще не усну.
— Почему? — почувствовал Радэк легкую обеспокоенность. — Что-то случилось? Тебе плохо?
— Мне не дает покоя одна мысль… — ответил Эмиль и вдруг резко вскочил на ноги, словно лежанка под ним загорелась. Его ладони начали беспорядочно хлопать по карманам в поисках чего-то очень важного. — А сейчас, когда ты спросил, она мне не дает покоя еще сильнее. Ты знаешь, бывает иногда такое, что ты чинишь магнитный редуктор, чинишь, а он, зараза, все равно не работает. А потом, когда ты ложишься спать, тебе вдруг в голову приходит идея, что с ним может быть не так, и ты думаешь «ай, ладно, завтра посмотрю, что можно сделать», и после этого ты ворочаешься в постели час, второй, а эта идея не дает тебе уснуть, и в конце концов ты сдаешься и вместо того, чтобы спать в положенное время, как нормальный человек, идешь чинить этот чертов редуктор!
— Ты точно здоров? — обеспокоился Радэк еще сильнее. — Тут у нас нет никаких магнитных редукторов.
— Знаю, — победоносно окунул он руку в нагрудный карман, и в воздухе маяком блеснуло серебро. — Зато у меня есть моя прелесть!
Умом тронулся, в шутку решил Радэк, и эта шутка не смогла пробудить в нем даже мельчайшей улыбки. Желание встать со своей лежанки и как-то вернуть своего в друга в реальный мир вызвало легкую судорогу где-то в ногах, но Радэк проявил твердость характера и тут же одержал уверенную победу над этим желанием. Ему не хотелось вставать. Ему хотелось лишь прикрыть глаза на минуту, а открыть их уже часов через шесть или семь. Ему хотелось хоть ненадолго забыть о рези в глазах из-за недосыпа. Прошло немало лет с тех пор, как он испытывал что-то похожее на бессонницу. Он привык спать, словно младенец, только что опустошивший материнскую грудь, а теперь ему на голову свалились две проблемы, которые, как ему казалось раньше, исключают друг друга.
Cтресс и безработица.
Он предпочел остаться зрителем, и без интереса наблюдал, как его коллега что-то бормочет себе под нос, мысленно обводя контуром успевшие потускнеть воспоминания, и отмеряет расстояния от переборок механическими шагами.
— Эмиль, в чем
