Талар, не сводя с меня болезненно блестящих глаз, налил вина в оба бокала и не таясь капнул в один из них из флакона. Ой, нет нет, вот этого мне не надо…
Рыжий протягивает бокал мне, отворачивается к столу. Я подкрадываюсь сзади, изо всех сил обнимаю его.
— Родной! — с придыханием бормочу куда-то в подмышку. — Ну зачем нам куда-то ехать? Нам же и тут хорошо…
…ставим бокал на краешек. На самый краешек.
Талар вздрагивает, пытается отстраниться, но я вцепилась как клещ. Неловкое движение рукой, и бокал летит вниз.
В этой комнате бокалам не рады, злорадно думаю я, провожая взглядом винный ручеек.
Не успел еще отзвучать звон разбившегося стекла, как дверь с грохотом бьется о стену, а в комнату влетают трое стражей в черном.
— Все нормально. — рыжий наконец выкручивается из моих рук и резким взмахом руки указывает на дверь.
Исчезают они еще быстрее, чем появляются. Прямо магия какая-то.
Талар проводил охрану глазами и замер, глядя куда-то в стену. Хочется спросить, что за рана и почему стражи теперь не только дежурят под дверью, но и врываются на любой шорох, но я не знаю, удавались ли мне такие сложные рассуждения с одурманенным разумом.
Наконец рыжий поворачивается ко мне лицом. Смотрит спокойно, даже с любопытством.
Я невольно сжимаюсь.
— Так и знал, что опять все усложнишь. — устало говорит он, вытаскивая флакон. Я отступаю. — Ну почему с тобой всегда так сложно, Ула? Я что, многого прошу?
Внутри все холодеет.
— А чего ты просишь? — переспрашиваю я, надеясь выиграть немного времени.
— Ребенка. — государь разводит руками. — Всего-то. Можно даже одного, но лучше двух.
— Зачем тебе мои дети? — спиной упираюсь в дверь. Нащупываю ручку. Талар стоит на том же месте, не пытаясь приблизиться.
— Не твои, а мои. — поправляет он. — Просто от тебя. Поверь, они мне нужны очень сильно. Даже сильнее, чем ты сама.
Я резко дергаю дверь и проскакиваю в щель. В коридоре на страже не меньше шестерых, в глазах черно от их кожаных доспехов; я пытаюсь проскользнуть между ними, но меня ловят быстрее, чем я делаю хоть шаг к свободе.
— Держите крепче. — командует Талар, выходя в коридор. Я, не выдержав, начинаю кричать. Один из воинов просто перехватывает меня поперек, прижимая руки к телу.
Подходящему Талару достается пинок в живот. С шипением выдохнув, он отступает. Другой воин перехватывает мои босые ноги.
Рыжий тем временем выливает остатки флакона себе на ладонь и закрывает мне сразу и рот, и нос.
Я задерживаю дыхание, кручу головой, пытаясь ухватить немного воздуха. Чернота вокруг, мои босые ноги, подол с винным пятном да длинные пальцы в перчатках, стальными тисками сжимающие щиколотки.
Легкие горят, и я сдаюсь. Втягиваю тяжелый медный запах, наполняющий голову туманом.
— Все, выпускайте. — словно издали слышу голос Талара. Тело еще сопротивляется новой порции зелья, перед глазами все двоится, но я еще не теряю себя. Еще нет…
Воин осторожно опускает мои ноги на пол. Поднимает глаза на меня.
Под спутанной челкой неопределимого цвета — небесно-голубые глаза.
Я зажмуриваюсь изо всех сил, надеясь, что мне не мерещится, но открыть их уже не могу.
Глава 29
Любовь — это такая штука, которая может растаять, как туман под лучами солнца.
Ты годами носишься с ней, страдаешь, выделив огромный кусок сердца, лелеешь и стараешься не забыть. Видишь дорогого человека вновь, и тебе кажется, что вот-вот все вернется…
А потом тебе суют под нос всякую гадость, вдевают в ухо серьгу с приворотом и сажают на цепь.
— Вот она, мужская любовь. — пожаловалась я потолку и подергала ножкой. Цепь звякнула об вколоченную в пол металлическую петлю.
У всего есть свой предел. У любви, у терпения. Даже у сил жить, сил держать голову прямо и не ломаться под гнетом жизненных трудностей.
И у меня эти силы были на исходе.
Когда меня закрыли в тюрьме, я хотя бы понимала, за что…
Я сижу в подземельях дворца уже дней пять или шесть. Справа от меня — деревянные соты с длинногорлыми бутылками в соломенной оплетке, до которых было не дотянуться. Слева — основательные лари с неизвестным, но явно съедобным содержимым. До него я не доставала тоже.
Я по-прежнему не понимала, что рыжему от меня нужно, но теперь была вполне готова придушить его собственными ослабевшими от зелья и голода руками.
Вспоминать о бредовых видениях с рыцарем, почему-то сменившим цвет волос, не хотелось. Можно ли вообще хоть каким-то своим воспоминаниям доверять?
Раз в день какой-то совершенно глухой дед приносил мне немного воды и хлеба, громко беседуя сам с собой, в основном с помощью изощренной ругани. Похоже, меня он тоже не видел — может, просто считал, что это ежедневный ритуал такой. Принести кусок хлеба и кружку воды в подвал, высказаться, уйти…
Похоже, погружать меня обратно в радужную сладкую сказку не собирались. Так сказать, по-хорошему было, теперь будет по-плохому.
Единственное, что не дало мне сломаться — крошечный невесомый шар не то пуха, не то пыли. Он тихонечко сидел за сундуком, и я его не замечала. Через пару дней он принял меня за часть обстановки и бодро выкатился на середину подвала.
Я зажала рот обеими руками, чтобы не завизжать от восторга. Клетник по-хозяйски прокатился-обсмотрел свои владения, подпрыгнул и исчез в ларе. Мелкий дух, что сторожит подвалы и запасы, но и сам не брезгует немного попробовать то тут, то там.
Раз уж я стала видеть духов, значит, сила уже почти вернулась. Не знаю, что смогу сделать без припасов и на цепи, но все-таки это придало мне сил.
Талар спустился посреди ночи, когда я, измученная бездельем, умудрилась заснуть.
На разговоры и фальшивые эпитеты он не тратился — отомкнул браслет на ноге, цапнул за растрепанную косу и потянул. Из глаз брызнули слезы.
За его спиной безмолвной тучей собирались черные воины.
Государь выглядел совсем плохо. Ухо было окровавлено, то ли не заживший, то ли заново порезанный лоб старательно перевязан. Губы посерели.
Кожа на голове огнем горела, но я все равно улыбнулась. Уж очень приятно было видеть его таким потрепанным.
— Что, оберег не бережет больше? — новый рывок запрокидывает голову. Угадала, выходит. — А мне не хочется больше, чтоб беда тебя стороной обходила…
— Ты все испортила. — шипит Талар мне в лицо. — Ты меня на престол посадила, а теперь отбираешь все!
— Ты сошел с ума. — я заглядываю в полубезумные глаза — снизу вверх — в поисках ответа. — Так ведь? Не выдержала голова…и я тут ни при чем.
Пальцы разжимаются, выпуская мои волосы: лицо у Талара такое, словно он внезапно в своем сапоге ядовитую змею нашел.
— В карету сажайте. — он отворачивается от меня, кривя губы. — Да не одну, пусть кто-нибудь с ней сидит. Всегда один должен быть при ней, ясно?
Во дворе
