Аня снова хихикнула и тронула меня за руку.
— Пошли к остальным, пока задницы не отморозили? — предложила она.
— Не, — я опустил взгляд на наши сцепленные руки и легонько сжал её пальцы, — Давай посидим еще.
— Ладно, — легко кивнула Аня, чуть придвигаясь ко мне.
Девушка снова попыталась спрятать улыбку в шарфе, но я увидел её в уголках глаз девушки. А после она закрыла и их от меня, положив свою голову на моё плечо.
Ладно, я был вынужден признать — день оказался не таким уж и плохим.
Мы посидели так немного, в тишине, прежде чем Аня решилась её нарушить. И если бы я знал, что она скажет, и какой будет моя реакция — честно, я отдал бы все блага мира за то, чтобы она молчала.
— Давид пригласил меня сегодня к себе, — призналась моя подруга.
И по тому, как прозвучал её голос, я поняла — парень позвал её не чаю попить. Нет, похоже, он вознамерился получить сразу десерт, минуя главное блюдо в лице знакомства родителей и отеческого благословения. И я чувствовал себя самым последним лицемером, ведь сам никогда такими формальностями не заморачивался, считая их пережитком прошлого.
Чуть помолчав и не дождавшись моей реакции, подруга продолжила:
— И я согласилась.
И вот оно — то самое чувство. Как будто кто-то перерезал ниточки, удерживающие все органы на своих местах. Они рухнули к моим ногам, сбившись в кучу. Я поднял глаза на Аню — мою, блин, Аню, которая внезапно почему-то перестала ей быть. А после — улыбнулся, чувствуя, как губы растягиваются в широкой, и, как я надеялся, искренней улыбке:
— Поздравляю.
Глава девятнадцатая
Глава девятнадцатая
Анна
Каким был мой первый раз, спросите вы? Я ничего не смогу на это ответить, потому что, если честно, не помню. Совершенно. Абсолютно. Та ночь оказалась стёрта из моей памяти, до основания. Почему? Всё просто — алкоголь.
Не знаю, какие цели преследовал Давид — расслабить меня, или что, но он совершил одну фатальную ошибку. Он напоил меня. Точнее, сделал мне кофе с капелькой бальзама. Такой крохотной, что я её даже не почувствовала. Но ударила она в голову так, словно в меня влили пол литра водки. Такую вот свинью подложил мне организм в самую важную для каждой девушки ночь.
Утром после, прислушиваясь к своим ощущениям, я не смогла понять, изменилось что-то во мне или нет. Взглянув в зеркало, перемен я также не заметила. На меня смотрела всё та же Аня, по которой сложно было сказать, лишилась она девственности или мучается от похмелья. Выглядела она, мягко говоря, паршиво.
В общем, я так и не смогла понять, что такого чудесного в сексе и почему все так стремятся им заниматься. Но, повторюсь — я в принципе не помнила, чтобы он у меня был. Так что, когда подруги в один голос спросили у меня:
— НУ?! КАК?! — я смогла лишь пожать плечами и неопределённо хмыкнуть.
Юлик, к счастью, с расспросами не приставал — дружба дружбой, но я была не готова обсуждать с ним такие вопросы. Я просто призналась, что не помню ничего — и мы закрыли тему. Что-то мне подсказывало, что сам Кораблёв тоже не горел желанием обмусоливать эту тему. Так что мы дружно сделали вид, что ничего особенного не произошло, после чего продолжили готовиться к спектаклю.
День премьеры всё приближался и приближался. Ребята репетировали, я помогала режиссёрам, как могла. Юлик, который давно уже написал музыку, тексты и даже сделал несколько аранжировок, занимался с ребятами вокалом. В те минуты я в очередной раз жалела, что ему роли не досталось. Нет, Давид чудесно справлялся и входил в образ на раз-два-три, но Кораблёв был просто Боженькой сценического искусства, и его выход на сцену точно произвёл бы фурор.
Увы, мой друг старался держаться от всего этого на максимальном расстоянии. Он вообще последние дни ходил какой-то рассеянный и будто потерянный. С чем это было связано — я не знала, он не делился со мной. Юлик странно отдалился от меня, и я с какой-то обречённой грустью наблюдала за тем, как между нами растёт пропасть.
А, может, так и должно было случиться? Мы ведь не могли быть всё время вместе. Рано или поздно у каждого из нас должна была возникнуть своя жизнь, которая разделила бы нас. Мальчик и девочка, которые росли практически на одном горшке, стали взрослыми и зажили каждый своей жизнью. Может, нам предстояло обзавестись семьями и лишь изредка созваниваться, поздравляя друг друга с праздниками. Грустно, но такова жизнь. Она редко считается с нашим мнением.
— Давид, соберись.
Голос одного из режиссёров отвлёк меня, и я обратила внимание на сцену. Мой парень недовольно хмурился, и в его взгляде я отчётливо видела раздражение. Что случилось? Что я опять пропустила, витая в своих мыслях?
— Ты должен быть жёстче. Эта женщина пыталась сбить твою любимую, а после похитила ребёнка. Ты её ненавидишь! — увещевал режиссёр, — А ты смотришь на неё так, словно готов в любви признаться.
— Да понял я! — огрызнулся Давид, — Просто вы из неё сделали козла отпущения какого-то. Как будто Ира, — кивнул он в сторону студентки, которой досталась главная отрицательная роль, — Корень всех зол.
— Но ведь так и есть, — подала я голос, — Она — злодей этой истории. Так и было задумано.
Давид повернулся ко мне — и меня почти обжёг его взгляд.
— А, может, это не так? Почему никто не рассматривает вариант, что Ира — просто жертва? А настоящие злодеи — это Андрей и Мари?
— Что, прости? — приподняла я бровь, не понимая, что на него нашло, — Не знаю, заметил ты или нет, но она пыталась сбить беременную женщину на машине. А после — вырубила её ударом по голове и украла ребёнка, — я сама не заметила, как вышла из себя и повысила голос, — Или, это, по-твоему, поведение нормального человека?
— Она такой стала лишь после того, как её обманули и бросили! И сделал это главный герой на пару со своей подружкой! — стоял на своём Давид.
— Она — шлюха, которая наставляла рога моему отцу! — забывшись, я вскочила на ноги, переходя на крик, — Чокнутая, которая пыталась убить мою мать и меня заодно, пока я была в утробе! Так что не смей говорить того, о чём ничего не знаешь!
Все вокруг притихли — немногие знали, что история, которую они разыгрывали на сцене, была частью моей биографии. Нет, все догадывались, что имена взяты неспроста, но что спектакль настолько достоверен — этого я не говорила никому, кроме Юлика.
Который, неожиданно оказавшись рядом, коснулся моей руки в успокаивающем жесте, а после повернулся к Давиду, смерив его недобрым взглядом:
— Не смей обвинять
