Не знаю, то ли Давид всё же оказался хорошим актёром, то ли действительно понял, что перегнул, но он взял себя в руки. Взгляд парня смягчился, и он кивнул, бросив в мою сторону виноватый взгляд.
— Простите меня, я не знаю, что на меня нашло. Аня, я ни в коем случае не хотел тебя обидеть.
Продолжать скандалить у меня не было никакого желания, так что я просто дёрнула головой, выражая своё согласие и ребята вернулись к работе. Я же повернулась к Юлику и слабо улыбнулась ему, чувствуя себя почему-то жутко уставшей:
— Спасибо.
Кораблёв, впервые за последние дни посмотревший на меня прямо и не попытавшись отвести взгляд, кивнул:
— Не за что, Мышонок. Твой парень перегнул палку. Будь на его месте кто-то другой — я бы уже давно закатал его под пол.
— Он просто устал. Как и все мы, — заступилась я за Давида, — После премьеры мы все выдохнем.
— Как скажешь, — хмыкнул Юлиан, — Ладно, мне пора на репетицию. Увидимся.
С этими словами он ушёл, и у меня возникло чувство, будто друг просто сбежал от меня. И ещё — появилось нестерпимое желание на всё плюнуть и уйти вслед за ним. Но я не могла этого сделать — репетиция была в самом разгаре, и что-то мне подсказывало, что вспышка одного из главных актёров была только началом череды срывов.
*****
Юлиан
Меня бесил Давид. Я, наконец-то смог открыто признаться в этом самому себе. Не просто раздражал — именно бесил. Так сильно, что у меня руки чесались поправить его и без того идеальный нос и сделать его чуть менее привлекательным. И дело было даже не в его вспышке на последней репетиции — нет, это чувство начало зреть во мне гораздо раньше.
Я не доверял ему. Поначалу он казался мне славным малым, адекватным парнем, который нравился моей лучшей подруге. Это продолжалось ровно до тех пор, пока я не понял, что моя подруга мне тоже далеко не безразлична. Как я до этого допёр? Сам не знаю. Просто в момент, когда она призналась, что собирается к нему на ночь — меня будто озарило. Первый порыв — запретить ей ехать — удалось подавить. Хотя бы потому, что я понимал — прав таких мне никто не давал. Мышонок всегда подчёркивала, как ценит нашу дружбу и всё такое, так что портить всё своими вспышками мне не улыбалось.
И тем не менее — я бесился. Так сильно, что в ту ночь не смог сомкнуть глаз, а на следующий день сдерживался, как мог, чтобы не завалить подругу вопросами. А узнав, что она ничего не помнит, меня затопило два совершенно противоречивых чувства. С одной стороны, я радовался, непонятно чему — ведь это всё равно произошло. И плевать, что Анька ни черта не помнила. А с другой — желание найти Давида и врезать ему лишь усилилось. И ещё захотелось втащить себе. Потому что Кузнецов совершенно точно знал — Ане нельзя пить. Откуда? Я сказал. Ещё до всего этого, обмолвился, что пытаться расслабить Данчук алкоголем — пустая затея и не поможет. И вот мне было интересно — он забыл об этом разговоре, не воспринял его всерьёз или не осознал, насколько сильно организм его девушки не переносит спиртное?
Его девушки. Господи, как звучит то. Даже произнесённые мысленно, эти слова вызывали у меня горечь на языке. Хотелось сплюнуть — желательно, кое кому прямо в лицо. Но приходилось терпеть, включать всё своё актёрское мастерство, чтобы никто ничего не заметил. Выходило вроде неплохо.
Но когда я услышал размышления Кузнецова, а точнее, его вопли — сдержаться не удалось. Тем более, когда я увидел лицо Ани — злое, но вместе с тем потерянное и обиженное. Она явно не ожидала от своего парня такой вспышки и была не готова ответить ему. У меня же таких проблем не было. Скорее, наоборот — я ждал возможности сорваться на него. И Давид — вот молодец — дал мне её.
Стоять рядом с Аней и держать ей за руку, выражая свою поддержку — наверное, я был рождён для этого. Но в эти минуты я очень чётко осознал, что если не свалю куда подальше — то просто не смогу уйти от неё. Вообще. Никогда. Нехорошо. Поэтому я сделал что? Правильно — сбежал. К своим парням.
Музыка была моим спасением всегда. В любой непонятной ситуации я обращался к ней — и либо находил ответ, либо хотя бы отвлекался. Ещё неплохо помогал секс, но использовать Нат таким образом мне казалось отвратительным. И это было ещё одной причиной моей хандры.
Моя девушка. Первая, с кем я вообще решился на подобие серьёзных отношений. Она не заслуживала такую свинью, как я — того, кто позарился на свою лучшую подругу, и тем самым поставил под удар их дружбу. Я самому себе был противен, как меня ещё окружающие терпели? Ах да, они же были не в курсе ситуации. Да, это много объясняло.
Но эта вспышка Давида…она меня напрягла не только из-за того, что под раздачу попала Данчук. Мне что-то не давало покоя во всей этой ситуации. Что-то, что я не учёл, что, казалось, было на виду. Только руку протяни — и коснёшься этой загадки, клубка. Потянешь ниточку — и всё, вот она, разгадка. Кузнецов казался одержимым своей точкой зрения, нездорово одержимым. И этот блеск в его глазах — он не пугал, скорее напрягал. Чуйка говорила мне — чувак, что-то не так, но я не мог сообразить, что именно.
Или я просто параноик и мне не нравился парень, который встречался с небезразличной мне девушкой? Такая себе, конечно, точка зрения, хотя бы потому, что при таком раскладе куском дерьма оказывался я, а не Давид. Но, если разложить всё по полочкам, выходило, что запашок исходил действительно от меня.
Вечером после репетиции, которая более-менее прочистила мне мозги, я закрылся в своей комнате. Компанию мне составлял только Наполеон. Старый пёс растянулся на моей кровати, положив морду на колени. Я лениво почёсывал любимца за ухом, слушая музыку и мечтая просто никогда и ни с кем не разговаривать. И, разумеется, такое просто желание не могло быть выполнено.
— Юлик? — в комнату, как всегда без стука, заглянула
