Как вообще можно спокойно смотреть, как у детей хлеб отбирают! Я Олю отмахнула. Только Олег и Костя подходить начали, Вера завизжала и убежала, трусиха. Дима с Валей детей держали.
Я попыталась отобрать у Климова деньги, которые он у детей стырил, а он мне со всей дури ногой в живот треснул. Я на асфальт упала, руку разбила и дышать не могла. Увидев это, Валя сказал, что ему домой надо, Олег спросил ни к мамочке ли, стал смеяться, а Климов ещё хуже оказался, сказал: «Не вздумай стучать, настучишь — позабочусь, чтобы твой папаша из гвардии к ним попал», — и указал на бедных, плачущих детей.
Я никогда никого так ни ненавидела, как Костю Климова! Оля побежала мне помогать, Костя толкнул её, с неё слетели очки, и они их раздавил ногой. Я еле выговорила: «Подлец! Сволочь!» Олег стоял и подхохатывал. Тут совесть проснулась у Димы, говорит, мол, что девчонок бьёте? Хватит, типо. Я закричала ему, что сил было: «Молодец!» Оля ко мне подползла и начала помогать вставать. Рука была в крови, вся разбита, левая. Я ещё перепугалась, что она сломалась у меня в том же месте, где и два года назад, но боженька уберёг — цела рука!
Дальше я плохо помню, как было. Главное, Дима на нашу сторону перешёл, но Олег и его отколошматил. От Кости Дима бы стал убегать, он его боится, и я это вижу. А вообще Костя на самом деле очень трусит с мальчиками драться, проще запугать друзей крутыми родителями. Затем они с Олегом ещё пару раз нас ударили, меня Климов треснул носком ботинка в бок, отчего у меня опять дыхание перехватило. А потом они забрали деньги и убежали.
Я встала, пошла к детям, хотела помочь, думала даже домой к себе их сводить, может, папа бы им помог. Но они шуганные, видно, как я к ним шаг сделала — сразу умчались.
Я ещё и ногу повредила. Самой идти было очень сложно. Оля взяла за одно плечо, а Дима за другое. Но потом он вдруг отказался мне помогать, гордый весь из себя! Говорит: «Что, типо, я тут с неудачницами тусоваться буду, сама дойдёшь, не инвалидка», ещё выдавил свою новую насмешку, типо от нас с Олей воняет. Я мылась сегодня, а от Оли совсем никогда не пахло, ей даже под вечер прохладно стало. Как в тот раз, когда он назвал Веру коровой. Я никогда не видела коров с дистрофией! Ладно, всё равно спасибо ему, что он хоть вступился за нас.
В итоге Оля меня сначала поругала, мол, на фига ввязалась, а потом довела до дома.
Естественно, на меня наорали, хотя и пожалели, когда я всё рассказала (еле удалось, блин). Папа, ни слова не сказав, пошёл спать, мама с Оксаной пожалели, и я ещё наплакалась у себя в комнате. Одна Оксана пришла утешить, хоть кто-то обо мне думает, хотя у неё совсем нет на меня времени.
Я опять начала мечтать встретить парня. Даже не важно красивого или нет, главное доброго, тёплого и понимающего. Пусть даже я его буду ото всех защищать, но он меня поймёт! Чтобы он стал мне мужем. Если он будет меня любить — я ему всё на свете прощать буду!
Но думаю, что, конечно же, мне ничего не светит. На меня никто никогда не обратит внимания и нечего мечтать. Родители говорят, что я красивая, но мальчики этого не думают. Тем более в классе, где девочек в 2,5 раза больше, кем я могу быть! Все они гады, и тот, кто во снах, тоже — он ведь только во снах.
Я никому не нужна! Всё ужасно, все гады! Меня никто не любит! Я их ненавижу! Гори всё огнём!
А затем подпись другой ручкой:
Худший день в моей жизни.
Иван встал с кровати. Он был очень поражён прочитанным.
— Не надо так, Катя, — тихо сказал он. — Всегда есть надежда.
Он подумал о том, каким его друг Виктор, которого он всегда видел только как большого добряка и положительного героя, оказался, мягко говоря, не очень хорошим отцом, а иначе грубияном и эгоистом. Иван от него такого не ожидал.
Ему стало жаль свою невесту, но он гордился ей! «Жаль, меня там не оказалось», — думал Иван, пока читал, и сейчас воображал, как бы он пришёл на помощь и защитил бы Катю и тех детей.
Он теперь многое о ней понял, даже перестал её ревновать. Почти совсем. Не-е-ет! Стоп-стоп-стоп, а что за парень из снов? Но благодаря своему оптимизму, у него появилась надежда, которой бы не появилось у Кати. «Хотя вряд ли. Бред какой-то», — засмущался он.
Иван лёг рядом с невестой, крепко и нежно обнял её и уже совсем без памяти, измотанный, просто вырубился, оставив на кровати лежать открытый дневник.
32 глава. Униженная и оскорблённая
— Ваня! Ты почему вчера не убрал?! — он услышал это, когда лежал в кровати, и начал чувствовать, что уже не спит. Он приоткрыл глаза и увидел того, кто сказал это, — свою невесту. Она взяла в руки какую-то книгу и продолжала. — Ну ты чего? Это никто, кроме тебя, не должен видеть, а ты её не убрал, — тон девушка не поднимала, говорила с добротой, хотя возмущение в тембре присутствовало.
А он, только проснувшийся, уже понял, что за книга в её руках.
— Чёрт! — воскликнул он с досадой, прикоснувшись ладонью к своему лицу. — Как я мог забыть… Дневник… Его же могли найти. Вот я идиот!
— Ладно уже, — девушка забралась под кровать, спрятала своё добро и вернулась. — Никакой ты не идиот. Никто не заходил, — Иван вздохнул с облегчением и сел на, Катя пристроилась рядом и обняла его. — Только в следующий раз подумай, всё ли ты сделал. Я тоже хороша: откуда ты знал, что я собираюсь с ним делать дальше. Надо было сказать, чтобы ты его положил обратно. Но я рада, что ты понимаешь всё про эту вещь, а не смеёшься…
— Смеёшься?! — перебив её, воскликнул поражённый парень. — Смеяться? Да ты святая!
Святая рассмеялась.
— Да какая я святая? — произнесла она, по-прежнему с улыбкой. — Если ты о прочитанном, то зря.
— Почему зря?
— Я там так плохо про всех пишу…
— И правильно пишешь! — провозгласил Иван. — Так и надо! От Виктора я никак такого не ожидал.
— Да ладно, — Катя опустила голову. — Я тогда в ярости чувства изливала, а ведь у всех, и у папы в том числе, были свои мотивы. Он сам,
