— Ну пожалуйста, я прошу тебя, ты мне здесь нужен. Останься ради меня, я прошу, — в ее голосе звучала глубокая печаль, и даже плач души. Он не знал, плачет ли она, но по голосу могло быть и так. Он не поворачивался. — Пожалуйста, хотя бы на неделю. Слышишь, останься, ради меня, я прошу…
— Пойми, я не могу, — уже даже растеряно, дрожащим голосом говорил он.
— Почему? Можешь.
— Просто не могу, пойми.
Они вышли из кладовой, а когда начали подниматься наверх, она попрощалась с ним и побежала вперед.
Иван подошел к провожающим, оставил чемодан и пошел в дальнюю комнату оформлять документы. Здесь, за столом, как обычно сидела королева. Она быстро поставила везде свои подписи.
— Ну что, решил? — спросила она.
— Да, — просто сказал он. — Чего уж сидеть…
— Удачного тебе, Тишков, отпуска.
— Спасибо. И передайте горячий привет Даше от меня, — он сказал это очень скованно, затем забрал документы, попрощался и вышел.
В коридоре он встретил Виктора.
— Что ж, — сказал друг. — Удачи, осенью встретимся.
— Ага.
Иван вышел из штаба и помахал ему рукой. Он был отчасти рад, что уезжал наконец-то и теперь впереди его ждет лишь отдых.
Он подошёл к трансоли, которая должна была увезти его отсюда, помахал ещё раз рукой стоящему в окне Виктору и произнес:
— Наконец-то я уезжаю, я долго этого ждал.
Иван, почти уверенный в себе, вздохнул и отдал провожающему документы.
Он сел в трансоль, и она начала двигаться.
18 глава. Забытая любовь. — 4
* * *
Сначала ехать в ней было спокойно. Ваня даже попросил остановить его у той речки, где они три недели назад купались с Виктором. Однако по дороге обратно к трансоли в нем появилось странное, но пока что слабое чувство, что что-то не так. Он снова сел в трансоль и продолжил путь.
На улице была чудесная погода, светило солнце, на часах лишь два после полудня. Дорога была замечательной и простой для экипажа и трансоли, но Ване не удалось обращать на это большое внимание.
Постепенно душу его окутывала какая-то тоска и даже грусть, он всё чаще посматривал назад.
Вскоре трансоль заехала в Доброград. Показались дома. Иван пытался слушать музыку, разговаривать с кем-то, но всё почему-то быстро надоедало.
К своему дому Ваня подошел уже очень грустный. Он ещё пытался бороться с собой, говоря себе: «Вот хорошо, я наконец дома». Но в душе поселилось желание вернуться туда, откуда он только что уехал.
Иван зашел в квартиру, сел за стол, начал есть, но аппетит очень скоро пропал…
В воображении встали сегодняшние поцелуи, длинные весёлые, простые разговоры, танец, веселье и человек, с которым это всё было связано…
Ваня уселся на кровать, держась за голову. Так он просидел минут пять, а потом отпустил её и бросился на пол.
— Почему? — вскрикнул он. — Зачем? Зачем я уехал? Я же не могу без неё!!!
Вот она — любовь!
Ваня начал биться головой об пол, называть себя дураком. В сознании своём он понимал, что она тоже испытывала к нему что-то, но ни в этом была суть. Он находился далеко и не мог видеть её, сказать ей всё, что хотел.
Однако при всём при этом он понимал, что нельзя обрывать собственные планы…
— Да даже если так, — говорил он. — Мне же уже всё оформили, я не смогу там жить. Я в отпуске с этого момента.
Душа его испытывала глубочайшие муки… Он мог думать только о ней, вспоминать её: глаза, улыбку, голос, характер… Теперь он понимал, как точно должна выглядеть идеальная девушка, теперь он знал, как ответить на тот вопрос.
Из глубин души его вырвалась огнём и пеплом фраза:
— Я люблю Дашу.
Он пророкотал это, затем вспомнив о том, что когда-то писал песни, сел обратно на кровать, взял гитару и сочинил:
«Глаза в глаза после поцелуя,
Моя голова кричит: "Аллилуйя"!»
На припеве он три раза пропел: «Даша», музыка была лирической и небыстрой.
Весь день светило солнце, и на небе не было ни тучки. Наверное, если бы он остался в штабе и отложил отпуск, этот день стал бы самым счастливым в его жизни. Он бы радовался погоде, людям и ей. Но, наверное, не мне судить, что бы было в этом случае — так сложилась судьба этого гвардейца. Иван взглянул на календарь, там было написано — 3 августа. Он проклял этот день.
Солнце заходило очень поздно. Иван лёг спать около десяти часов вечера, но заснул не сразу.
— Ты же говорила, чтобы я остался, — шептал Ваня. — Почему я уехал? Ну почему-у-у?!!!
Из глаз хлынули слёзы, он прижался к спинке кровати и старался не думать ни о чём. Опыт отношений с девушками говорил ему, что через некоторое время чувства в душе ослабнут. Он уже испытывал похожее, но сейчас ему было очень тяжело…
* * *
На следующий день он отправился по путёвке в Аргамию, на берега Чернилова моря. В то время у Аргамии и Борсии были хорошие отношения, и многие борсийцы ездили туда отдыхать.
Страна находилась южнее самой Борсии, и в это время года там было гораздо теплее, чем в Доброграде. Вода была чистой и приятной. В том месте, куда приехал Иван, дно было испещрено приятными песочными горками, оставшимися от волн, а море — солёным. Он плохо себе представлял лето без купаний. Однако в этой стране он был первый раз. Ему понравились красивые рельефы гор, горячий нрав и гостеприимный настрой местного населения.
Иван день за днём спускался из своего номера вместе с приятелями в солнечное время, заплывал далеко-далеко с видом влюблённого мечтателя, а когда возвращался на берег, впервые в жизни даже не сушился: его грело солнце и мысли. Он слушал музыку борсийских хэви-металлистов, смотрел на волны и начинал мечтать о том, как он приедет через год в тот же штаб или окажется среди тех же гвардейцев, как бы он прекрасно преподнёс себя на этот раз людям и начал с ней отношения, роман. Он просто бы смотрел на неё. Он не понимал, хочет ли об этом думать, он просто не мог об этом не думать. Дух захватывало от одних только мыслей о ней.
Иван всегда вспоминал тот уговор на танце приехать туда через год. Они же договорились. И он уехал в отпуск. Как и должно быть. По плану. Но вот мысли были теперь только об этом, только о ней. Он старался ждать этого сладкого момента, а пока он, окрылённый любовью, хотел просто работать в гвардии.
Как-то один из приятелей спросил его:
— Что не весел, нос повесил?
— Да зря я из штаба уехал, — отвечал он.
— А что там, любовь-морковь?
Иван горько кивнул.
— Ну ничего, — посмеялся над ним приятель. — Пройдёт
